Она на цыпочках прокралась назад к двери, быстро вылила содержимое ведра в сугроб, стыдливо прикрыла снегом и нырнула назад в тепло трактира.

– Нашли? – участливо спросила ее трактирщица, протирающая столы после последних гостей. На четырех лавках лежали разостланные тощие тюфячки. Перпетуя покосилась на солому, торчащую из прорехи в дерюге одного из тюфяков и окончательно признала правильным свою битву за кровать наверху.

– Да что там искать-то? – пожала она плечами. – Скажите, уважаемая, а у вас часто на дорогах грабят?

– Да бывает, – равнодушно согласилась хозяйка. – Но в трактире вам бояться нечего. Вот сейчас постояльцы, что вышли коней своих проведать, вернутся, и я дверь на засов закрою. А ежели что, деревня рядом. Оттуда завсегда можно помощь позвать. На коне враз доскачешь.

– Понятно, – задумчиво кивнула Перпетуя и пошла с ведром наверх.

Она вошла в номер и закрыла за собой дверь на крючок.

София сидела на кровати и расчесывала длинные черные волосы.

– Я вам кое-что сказать хочу, госпожа, – взволнованно выдохнула Перпетуя.

София, поняв по тону служанки, что разговор будет серьезным, отложила гребень и нахмурилась.

4. ГЛАВА 4. По другую сторону двери

– И как же мы здесь ютиться будем? – с возмущением спросил Матеус, оглядывая коморку, которая старалась притвориться «номером».

В ней были: узкое окно с мутными стеклами, за которыми уже сгустилась фиолетовая тьма, узкая кровать, узкий же топчан, колченогий умывальник с тазиком, столик с оплывшими свечами в подсвечнике.

– Превосходным образом, – с оптимизмом сказал Торренс, поливая господину на руки из кувшина.

– Это каким же?

– Один из нас будет спать на кровати, один на топчане, а третий на полу, – озвучил очевидное камердинер.

Ферран вытер руки о поданное полотенце и постарался скрыть улыбку. Озадаченный Матеус в растерянности оглянулся, пытаясь понять, как будут распределяться роли. Почему-то уверенный в том, что на его кровать никто не покусится, Ферран улегся поверх серого стеганного покрывала с чуть-чуть погрызенным мышами углом.

– И кстати, господин Матеус, это вам мы обязаны ночевкой здесь, – заметил он, забавляясь тем, какое обиженное выражение появилось на лице секретаря. Тот пару раз пооткрывал и позакрывал рот, но не нашел ни малейшего повода для возражения.

– Еще и пиво это дрянное! – грустно добавил секретарь, решив направить раздражение в новое русло.

– Торренс, ты говорил, что прихватил вино из обоза? – поинтересовался Ферран.

– Сейчас сбегаю, – охотно вызвался преданный камердинер, разгибая захрустевшую спину.

– Я сбегаю, – вызвался Матеус. – Господин Торренс намотался сегодня, должно быть.

– И то правда, – сказал камердинер и уселся на топчане.

Матеус грустно взглянул на последнее занятое лежбище, видимо, смиряясь с судьбой, и побрел на конюшню за седельной сумкой и прочими вещами.

– Не хотелось при прощелыге этом говорить, – заметил Торренс, – но он прав. Не обязательно было этим женщинам отдавать наш номер, – Ферран лишь изогнул в неодобрении бровь, но ничего не ответил камердинеру. – И с каких это пор вы стали таким лояльным к монахам?

– Во-первых, к монашкам. А во-вторых, даже не думал становиться. Но не мог же я позволить благородной госпоже спать в общем зале с непонятным и опасным сбродом.

– Благородной? – с сомнением покрутил головой Торренс. – У нас в Империи…

Перед глазами Феррана встала незнакомка: изящная фигурка, словно вылепленная скульптором, выбившаяся из-под накидки черная прядь волос, гордо вздернутый подбородок, сверкающий взгляд темных глаз… Несмотря на печать усталости, красивое каждой своей чертой лицо. А может, все дело в полутьме, когда самое обыденное видится волшебным? Или дело в старческой сентиментальности? В каком-то воспоминании, прячущемся за серой пеленой лет? Чем-то она Феррана задела.