- Сударыня Майя, божет, чайком побалуемся? – прогундосил он и подмигнул.

Каплями в нос ему нужно баловаться, а не чайком!

- Сударь Томаш, я бы с удовольствием, - поделилась я доверительным тоном, - но должна признаться: место это уж больно проклятое. Кто тут чайку попьёт, так непременно всякий интерес до женского полу теряет.

- Ко всему женскому полу, кроме вас? – понимающе покивал он головой.

- Ко всему женскому полу вообще, - зловеще припечатала я.

- Ну так можно без чая, - намекнул настойчивый Томаш, снова шмыгнув, и качнул головой в сторону дома. Дескать, ну давай по-быстрому, меня жена дома ждёт. Хватай такое добро сопливое, пока дают.

- Да, сударь Томаш, лучше без чая, - я развернула его лицом к городу и легонько толкнула в спину.

У меня своих сопливых целые полати. Если они живые. То есть он. А если не живой, то стражник уж совсем некстати будет.

Сударь Томаш, что-то бормоча под нос о неблагодарных бабах, поплёлся восвояси. Придёт ко мне за каплями от насморка, добавлю туда слабительного.

И магу пожалуюсь.

Ишь ты, сокровище какое! Не удивлюсь, если при такой страсти к чаепитиям у него не только из носа, но и из тилимбоньки капает. Про эту сторону взрослой жизни дед Матей мне тоже рассказывал.

Дома было тепло и шумно. Найдёныш кашлял, как не из себя, пыхал жаром сильнее, чем печка, но в себя не пришёл. Ступни отекли, ладони тоже с трудом вмещались в лубки. Вот не было мне печали! Лучше б порося купила.

Я выпустила живность погулять, раз уж раньше вернулась, и солнышко пока греет. Зорька козлила, как придурошная. Видать, вошла в охоту. Нужно бы к козлу сводить, а тут этот болезный... Вернулась в дом и убила на этого не убиваемого целый день до самого вечера. Жар не сбивался, найдёныш снова стал бредить и размахивать руками, кашель усиливался… В общем, я думала, что теперь уж точно конец. Однако когда я утром вернулась после дойки со свежим молоком и полезла на полати поить тело и проверить, живое ли оно, обнаружилось, что оно не только живое, но ещё и разговаривает.

- О, Тыковка! – прохрипел разбойник и зашёлся кашлем. Откашлявшись, он продолжил: – Взрослых позови.

3. Глава 3. Яниш

Этот кошмар тянулся бесконечно. Иногда я пробивался сквозь вату беспамятства, но снаружи было так плохо, что я предпочитал проваливаться обратно в беспамятство.

Пришёл в себя я внезапно. В один момент. Будто кто-то зажёг внутри светильник по щелчку пальцев.

Телу было больно. Болело почти всё. Но я совершенно точно был в тепле. И боль была ноющая, а не острая. Значит, выбрался.

Неподалёку слышался девичий голос, напевающий весёлую песенку. Девушка – это хорошо. Девушка в хорошем настроении – ещё лучше. Значит, сейчас я в безопасности.

Я попытался пошевелить пальцами. Ничего не получилось. Меня охватила паника – неужели связан? Нет. Хоть и с трудом, но рука поднялась. Не потому что была зафиксирована, а потому что я совершенно обессилел. Вот это было плохо. Глаза тоже отказывались открываться, но потому что были опухшими, и ресницы склеил гной. Я потёр глаза предплечьем и чуть не взвыл от боли. Однако правый глаз удалось продрать.

Первым делом я оглядел руку. Она была аккуратно примотана к лубяной дощечке. Я вспомнил, как мне ломали пальцы. Под грудиной захолодело, а потом запылало огнём ненависти.

Твари.

Найду и порву.

Ладно. Спокойствие. Сейчас я в тепле. Судя по тому, что я видел, в крестьянской избе. Прямо возле печи. Грудь прорвало глухим кашлем. Заныло ребро. Горло резануло. Чувствуется, кашлял я уже давно и с душой. Ну так неизвестно, сколько я пролежал на стылой земле. Вообще чудо, просто чудо, что я всё ещё жив. А руки в лубках и кашель во всю грудь – так это временно.