– Странно… – сказала я. – Обычно москвичи у себя учатся. Если вообще не в лондонах или нью-йорках.

Питерский Смольный институт был почтенным старинным заведением, с традициями и прекрасной учебной базой, но готовил он, положа руку на сердце, мелкую сошку – учителей, библиотекарей, архивариусов, регистраторов и тому подобных специалистов. Сюда приезжали поступать юные ведьмы со всей провинциальной России, но чиновные москвичи в наш институт не рвались, после него карьера не светила и в тайны мадридского двора не посвящали.

– А это ее папаша сюда сослал, так говорят. В наказание за что-то.

– А за что? – с любопытством спросила я.

Журавлева пожала плечами.

– Понятия не имею. Никто не знает.

Да уж, подумала я, если сестры Журавлевы не знают, то и правда никто не знает.

– Такая красивая… – сказала я искренне. Перед глазами все еще стояло дивное шествие. Я добавила: – Они все такие красивые…

Женька скептически фыркнула.

– Ага. Красивые. Как кобры.

Я засмеялась, вспомнив скользящий шаг и покачивающиеся в такт головы.

– Ну да, есть что-то…

– Что-то! – Подруга снова фыркнула. – Кобры как есть. Слава богу, что они на последнем курсе и скоро исчезнут из нашего института как страшный сон.

– А что так мрачно?

Женя замялась. Потом заговорила, снова почти шепотом.

– Ты знаешь мою сестру, Ленку. Она с ними учится. Так вот она говорит, что если Ксюша и компания на тебя косо посмотрят, то лучше сразу взять академический отпуск или перевестись в саратовский филиал. Здоровее будешь. Одна девочка с первого курса отказалась им стол в столовой уступить, так на следующий день ногу сломала. Сложный перелом с каким-то жутким смещением. На всю жизнь хромой останется.

– Если всем ноги ломать, кто тебе не угодил, так ног не напасешься, – возразила я. – Представь себе: вот идут они одни здоровые, а вокруг все загипсованные, на скамеечках сидят. Картина маслом, да?

Женька поневоле заулыбалась.

– Вот. А ты говоришь. С той девочкой из столовой, наверное, совпало просто.

– Ага, – сказала Женя. – Совпало. – Она оглянулась по сторонам и тихо сказала: – Есть некоторые люди, которые считают, что у них… ковен.

Нервная оглядка Жени меня удивила. Она была крепкой уральской девчонкой, очень спокойной, трезвомыслящей и далеко не пугливой.

– Ковен? Они что, зарегистрировались? – Это был глупый, но закономерный вопрос, поскольку по законам Тихой Империи любой ковен, даже тот, что создавался для успешного проведения апрельского субботника, обязан был сначала получить одобрение имперских властей и подлежал регистрации в органах магического учета.

– Естественно, нет. Эти некоторые люди считают, что у них черный ковен.

– Черный ковен?!

Я округлила глаза.

Такое объединение магически одаренных находилось под запретом, поскольку использование крови христианских младенцев, не санкционированное свыше оживление упокоенных мертвецов и тому подобные аморальные акты колдовства еще со Сноудонской встречи считались в нашей Империи неприемлемыми.

– Ну да, – подтвердила Женя. – Некоторые люди случайно слышали, как Гелька Ливанова с Анькой Гориченковой…

– Это кто? – Подруга постоянно забывала, что в отличие от нее я не знаю весь институт по именам и фамилиям.

Женька досадливо пояснила:

– Они только что мимо нас проходили, с Мартином вместе. Ливанова по левую руку шла, а Гориченкова за ней. Шергина, ты как из тайги только что вышла. Весь институт их знает, одна ты не знаешь.

– И как я раньше жила без этой ценной информации, известной каждому культурному человеку? – съязвила я.

– Теперь ты, слава богу, в курсе, – ничуть не смутилась Женька и продолжила: – Так вот, Гелька с Анькой обсуждали кое-что. Будто бы они этим летом на Волковском кладбище Тургенева поднимали.