– Так вы, господин Лабурда, бразильским языком владеете? – осведомился Артемий Иванович, когда портвейн в рюмке закончился.

– Владеем-с! – мотнул головой толмач. – А еще я при нем куком состою, попугаев готовлю.

– Как это – попугаев? – удивилась Луиза Ивановна.

– Очень просто. Дело в том, что за те годы, что висконт был в Петербурге не у дел и жил на иждивении у сеньора Герике, у него на нервической почве развился некоторый род бессилия. Висконт наш – мужчина страстный, многих петербургских дам очаровал, и они пошли на весь позор и неудобства супружеской неверность, однако радостей супружеской измены не познали и оттого были в претензии сеньору висконту. Говорят, до моего приезда он лечился «виталином» у сеньора Гачковского, но лечение ему не помогло. Я же предложил ему народное бразильское средство: стюдень из попугайских клювов.

– А вот в Англии в аквариуме рыбы специальные водятся с восьмью ногами, – перебил Артемий Иванович. – У них клюв как раз на нужном месте. Стюдень из таких клювов забористее должен быть.

– Да где же я такую рыбу висконту возьму?! А попугаев всегда можно купить на Биржевом сквере и на Мариинском рынке. Меня уже там знают и всегда готовят для меня парочку отборных попугайчиков. Нужны, конечно, попугаи ара, но зимой матросы их редко привозят, приходится обходиться другими. А у нас таких мелких попугаев даже рабы на плантациях до революции не ели! Зато я себе приработок нашел небольшой – сдаю попугайские перья одному сеньору по имени Депари по рублю за фунт, он из них потом птичек делает на женские шляпки, и продает.

– И сколько ж попугаев у вас в месяц уходит? – подал голос из кресла поляк.

– За те несколько месяцев, как висконта вновь приняли на службу, он съел четыре дюжины попугаев. Он бы и больше съел, но у нас и так все тарелки под стюдень заняты и ставить некуда. И так его, сеньоры, жалко. Стюдню тарелку съест, и стакан касторки следом, чтобы внутри все не склеилось. А недавно висконт здесь сеньору одну приметил. Такая сеньора – все отдай, мало будет! Теперь по две тарелки в день съедает! Нещастный.

– Два стакана касторки! – покачал головой Артемий Иванович. – Вы не от того его лечите, господин Лабурда. Это враги воздействуют на твоего посла месмеризмом и магнетизмом через его личную корреспонденцию.

– Как же мне быть?

– Тащи всю корреспонденцию посла к нам.

Поляк в кресле восхищенно зааплодировал.

– Мы проведем с нею специальный научный сеанс – видишь, сколько у нас для этого инструментов? – Артемий Иванович показал на полуоткрытую дверь в кабинет академика, где в темноте смутно белели на столе реторты, – и выясним, кто же является сим зловредным магнетизером! Потом его можно будет сдать в полицию.

– Но вся корреспонденция заперта у сеньора поверенного в кабинете, – сказал Лабурда. – Я могу принести только меморандум президента Пейхото, прибывший с последней дипломатической почтой: «Об искоренении пропедризма». Он очень расстроил висконта, ведь в душе тот всегда был антипедристом.

Фаберовский загоготал во все горло, хватаясь за сердце.

– Я вижу, что здесь надо мной смеются! – Лабурда встал из-за стола.

– Ну что вы, господин переводчик, – сказал поляк, утирая слезы. – Мне просто приснился неприличный сон. Вы не сомневайтесь, несите корреспонденцию к нам, и мы выведем поганца-месмеритика на чистую воду.

Лабурда холодно откланялся и удалился.

– Письма не забудь, все тащи, – крикнул ему вслед Артемий Иванович, закрывая дверь.

Фаберовский проснулся от завываний ветра за окном. За метелью было не только не слышно рождественских колоколов – даже стены на другой стороне двора не было видно. Все кругом было незнакомо. И эта мягкая теплая постель с кружевной наволочкой на подушке, и дорогой тюль на окне с тройными рамами, и пышущая жаром изразцовая печка, и умывальник карельской березы с мраморной доской и сверкающей медной педалью. Поляк вспомнил, как перед самым сном принимал горячую ванну, и как булькал кипяток в дровяной колонке, когда он отворачивал бронзовый кран, и как за дверью в коридоре приплясывал Артемий Иванович с бельем под мышкой, истерично выкрикивая: «Оставь мне воды помыться, сволочь! Я тебе сейчас свет погашу!»