– Любезный сударь, – отвечал ему тот, что держался скромнее, теперь он выглядел крайне огорченным и дрожал, будто на него ощетинились наполеоновские штыки, – мы не можем пойти на дуэль со старшим офицером! Тем паче вашего звания! Это будет истинным варварством! Сражение с мужчиной, с которым бок о бок собираешься защищать родину, нельзя расценить иначе как извращение! Прошу вас, благородный сударь, мы признаем, что поступили дурно и заслужили наказание за свое неподобающее поведение по отношению к благородной даме, но умоляю, не требуйте удовлетворения от нас подобным образом!

– И вы оба с этим согласны? – обратился к солдатам Кокс.

– Да, сударь, точно так, – отвечал ему второй.

– Я все же получу удовлетворение, черт вас подери! – проревел в ночи полковник. – Вы дадите ж мне его?

– Сударь… прошу… как можно? – униженно лепетали молодые вояки, склонив головы перед яростным напором, звучавшим в тоне старшего офицера.

Маркус почувствовал, как пена выступила на его в бешенстве сжатых губах и как сердце гневно забилось в груди.

– Я вижу перед собой никчемного труса, недостойного мундира, который он носит, а также самонадеянного молокососа, готового душу продать дьяволу ради спасения своей жалкой дрожащей шкуры!

– Прошу вас, сударь… умоляю, именем самой Англии! Как можем мы удовлетворить вас, избежав кровопролития?

– Хорошо, – ответил Кокс после задумчивого молчания. – Раз вы отказываетесь выполнить требование уладить дело в честном бою, мне остается лишь прибегнуть к способу, ставшему традицией в моем собственном полку. Я вынужден назначить наказание, издавна применяемое к младшим офицерам, нарушающим дисциплину, подобно вам сейчас. Спускайте штаны, вы оба! Выполняйте приказ! – Маркус обернулся к Лоррейн: – Прошу вас, сядьте в коляску, мисс, ибо зрелище это не для глаз молодой леди.

Лоррейн послушно исполнила распоряжение полковника, но не смогла удержаться и приоткрыла занавеску, наблюдая, как оба обнажились ниже пояса и склонились через ограду у дороги. Далее Лоррейн смотреть не решилась, но до ее слуха донеслись их крики, а также возбужденные возгласы Маркуса:

– Я получу удовлетворение!

Вскоре, слегка запыхавшись, он вернулся к ней в коляску:

– Прошу прощения, Лоррейн, за то, что вам пришлось столкнуться с грубой правдой военной жизни. Мне крайне больно было прибегать к такому наказанию, но доля старшего армейского офицера не всегда приятна.

– Обычен ли подобный метод наказания, Маркус?

Маркус приподнял бровь:

– Существует много действенных путей, но в данной ситуации именно этот я счел бы самым эффективным. Когда на тебя возложена ответственность за выбор меры пресечения для своих собратьев-офицеров, нельзя забывать немаловажную и даже обязательную заботу о поддержке esprit de corps, чувства единения и, да-да, любви к полку и братьям-офицерам. И это в высшей степени положительно влияет на моральный дух в войсках.

Лоррейн, хоть и не вполне убежденная его словами, так или иначе была тронута красноречием Маркуса и признала:

– Увы, сударь, как женщина, я далека от знания военных правил…

– Так это и должно быть, – согласился Маркус. – Теперь поведайте мне, что происходит с нашим другом графом Денби?

– Ах, Маркус, наш милорд, к несчастью, опускается все ниже! Мое сердце разрывается! Неуемное пристрастие к вину и к опиуму, нелепый союз с этой глупой овцой… ах, как мне больно! Он возвращается в Уилтшир через пару дней и снова будет проводить все дни свои с этой скотиной!

– Мы оба должны поехать вместе с ним. И мы должны придумать нечто, что вернет ему обратно его разум. И если душевная травма так ослабила его рассудок, то вполне возможно, что лишь новая травма избавит его от этой напасти. Нам надо хорошенько поразмыслить.