– Ну где же эта армия? – ругалась Нелл. – В Мексику их занесло, что ли?

Я к тому времени уже клевала носом и ничего ей не ответила.

Проснулась я от сильного грома, поезд снова стоял.

– Гроза начинается, – сказала я.

– Гроза, как же! – фыркнула Нелл. – Это пушки гремят, у них тут бой!

– Ох! – И я совсем очнулась. – Знаешь, с такими делами мне уже все равно, кто из них победит.

Гром как будто приближался, но из окошек ничего не было видно – такая стояла мгла.

А где-то через полчаса появляется в вагоне незнакомый офицер, и вид у него самый неважнецкий, будто сию минуту из постели выпрыгнул: мундир расстегнут, и брюки без подтяжек сползают, так что он их рукой должен придерживать.

– Ну-ка, дамочки, на выход! – командует он. – Вагон нужен для раненых.

– Еще чего!

– Мы оплатили свой проезд, разве нет?

А он:

– У нас не хватает места для раненых, все другие вагоны уже заполнены.

– Нам-то что за дело? Мы сюда не воевать приехали!

– Воевать не воевать – но сейчас вы в самом адском пекле!

Я порядком струхнула, скажу честно. Я подумала, что нас могут захватить мятежники и посадить в одну из своих кошмарных тюрем, о которых столько рассказывали, – там людей морят голодом, а за корку хлеба ты должен целыми днями распевать «Дикси»[13] и целоваться с негритосами.

– Пошевеливайтесь! – кричит он.

Вдруг появляется еще один офицер, поприличнее с виду.

– Оставайтесь на местах, дамочки, – говорит он и поворачивается к расхристанному. – Вы что, хотите их высадить и бросить прямо на обочине? Если корпус Седжвика и вправду разбит, как о том говорят, противник двинется прямо сюда!

Тут кто-то из девчонок зарыдал в голос.

– Как-никак, эти женщины северянки, – добавил более приличный офицер.

– Да они же обыкновенные… – начал другой.

– Хватит спорить! Ступайте к своим солдатам! За транспорт отвечаю я – и я доставлю их обратно в Вашингтон этим же поездом.

Я думала, они сейчас подерутся, но оба просто вышли из вагона. А мы остались сидеть и гадать, что с нами будет дальше.

А вот что было дальше, я помню уже смутно. Пушки гремели то тут, то там, а ружейная пальба шла так и вовсе рядом. Одну девчонку на другом конце вагона чуть не убило пулей, которая угодила в самую середину окошка, и оно раскололось, но не так, как если бы стукнуть по стеклу чем тяжелым, а скорее как колется лед зимой на пруду – дырочка, и от нее трещины паутинкой, ну да сами знаете. Я слышала, как у нас под окнами проскакало много лошадей, но видеть по-прежнему ничего не видела.

Так прошло еще примерно полчаса – с топотом копыт и пальбой. Шумели все больше впереди, ближе к нашему паровозу.

А потом вдруг все стихло, и в наш вагон забрались двое – мы сразу поняли, что это южане, причем не офицеры, а рядовые солдаты, с мушкетами. На одном было что-то вроде старой коричневой куртки, а на другом что-то синее, все заляпанное пятнами, – этого типа я ни за что бы не согласилась обслуживать. Мало что в пятнах, одежонка была ему явно коротка и даже близко не походила на военную форму. Просто пугало огородное. И еще меня удивил цвет – я-то думала, они все носят серое[14]. Смотрелись оба отвратно и были грязные, как черти; у одного в руке была банка варенья, и он лопал его, размазывая по роже, а второй где-то урвал большую коробку с печеньем.

– Э, да тута мамзели!

– Их-то каким сюды занесло?

– Ты не дотумкал, Стив, – это ж личный штаб старины Джо Хукера!

– Мабыть, свести их к генералу, как мозгуешь?

Я едва понимала их речь – так жутко они коверкали слова.

С одной из девчонок случилась истерика, и это их вроде как смутило. Совсем еще юнцы, хоть и обросли бородами. Один коснулся пальцами своей шляпы, или кепи, или как еще называлась та рвань, что была у него на башке.