– Рано или поздно горе уйдёт, Мадлен. Всё будет хорошо.

Я разглаживаю оборки на её платье, ветер выхолаживает мои мокрые щёки, дёргает чёрную ажурную косынку на волосах. Мадлен ещё некоторое время всхлипывает, потом высмаркивается.

– Мне пора идти. Иначе опоздаю на дирижабль. – Шепчет уже уверенно.

– Да, Мадлен, иди. Удачи. – Я сжимаю её руку. – У тебя всё будет хорошо, новые хозяева со временем станут родными и вполне вероятно, в новом месте тебе встретятся чудеса.

– Да, так говорила хозяйка.

Мадлен несмело улыбнулась. Никто не знает, что ждёт впереди на самом деле, надежда – единственное, что у нас есть. Значит, нужно надеяться.

Мадлен сунула платок в карман, подхватила чемодан и поспешила к калитке.

– Удачи вам, мисс Ильза! – Крикнула, помахала рукой и исчезла.

Теперь дом совсем пуст. Войти туда, зная, что тётушка больше никогда не наполнит своей добротой ни единого уголка, очень тяжело.

Крыльцо скрипит. Не помню, чтобы оно скрипело раньше. Может, внимания не обращала, а может дом тоже что-то чувствует и плачет по-своему.

И дверь скрипит, так жалобно… Мариус, который почему-то сидит у двери, встаёт со стула и молчит. Он хотел проводить тётушку со мной, но не смог выйти за ворота, сердце прихватило. Пришлось вернуться. А теперь он сидит у двери, как побитый пёс.

– Мариус! Почему ты не в постели? Тебе нужно лежать!

Он тяжело дышит и молчит. Подозреваю, тётушку он любил не только как хозяйку, хотя и уверена, что между ними никогда ничего не было. Когда я была помоложе и грезила о любви, тётушка улыбалась так грустно! Я её прямо спрашивала, почему она не вышла замуж? Неужели не нашла человека, который покорил бы её сердце? Или… ах, не может быть, неужели он был и собирался на ней жениться, но вдруг трагически погиб? И она больше никогда и никого не смогла полюбить? Или ещё хуже – неужели любимый её предал, променял на другую, менее достойную особу?

Тётушка смеялась до слёз, а потом, вытирая глаза, сказала:

– Конечно, я была влюблена, Ильзочка, детка, конечно была. И никто не виноват, что ничего не вышло, кроме меня самой. Я оказалась трусихой. Говорят, что под лежачий камень вода не течёт, не рискнёшь – не выиграешь… но сколько я видела тех, кто рискнул и проиграл! Твоя мама рискнула… конечно, у неё родилась ты, но это единственное хорошее, что с ней произошло. И она, и твой отец погибли, потому что не могли жить вне своего круга. Хорошо хоть тебя успели прислать. Вот результат их риска. А я не рискнула. Мне некого винить, Ильза, да и жалеть поздно. И не могу я жалеть, ведь у меня есть ты.

Она обхватывала своими мягкими ладошками мои щёки и целовала меня тёплыми губами, и всякие мелочи вроде чужой сломанной жизни переставали иметь значение.

Теперь меня некому обнимать. Тётушка-мегера-виконтесса не станет пачкать белых ручек, да и я не горю желанием обниматься с тем, кому эфемерные идеи об абсолютной чистоте и порядочности дороже живого человека.

– Мариус, пожалуйста, иди к себе и отдохни.

– Но в доме никого больше не осталось. Может, мне приготовить обед?

– Нет, – я постаралась говорить мягко. – Тебе нужно отдохнуть и набраться сил, потому что скоро мы уезжаем, и вот тогда мне понадобится вся твоя решимость. Вся твоя поддержка. Пока же отдыхай. Я позову тебя позже, когда приготовлю что-нибудь перекусить.

Он поклонился и ушёл. Как должно быть тяжело остаться вот так на старости лет никому не нужным. Хотя нет… мне он нужен!

Каждый уголок дома напоминал тётушку. Каждая салфетка, каждая акварель на стенах и каждый подсвечник. Всего касались её руки, всем любовались её глаза, всё слышало её волшебный смех.