Как раз в это время, в январе-феврале 1905 года, состоялись судебные слушания по делу Гриневского. 22 февраля был вынесен приговор Военно-морского суда о признании подсудимого виновным, об исключении его из службы и о ссылке на поселение с лишением воинского звания и прав состояния. Однако, как состоящий под следствием по другому делу, Гриневский был оставлен под стражей. Только в августе приговор вступил в законную силу. Но отправки по этапу осуждённый не дождался. Осень 1905 года закружила Россию в небывало мощном революционном вихре. 17 октября последовал Высочайший манифест о гражданских правах, через четыре дня – указ об амнистии для политических осуждённых. 24 октября 1905 года Александр Гриневский был освобождён из севастопольской тюрьмы.

Севастополь бурлил. За четыре дня до освобождения Гриневского у стен тюрьмы собралась толпа, гремели революционные лозунги, потом винтовочные залпы: манифестация была расстреляна. Назревало что-то страшное. В ноябре собравшиеся тучи разразились грозой – вспыхнуло восстание на флоте. С крейсера «Очаков» разнеслось ставшее знаменитым: «Командую флотом. Шмидт». Около десятка больших и малых кораблей подняли красные флаги. Потом грохотали корабельные орудия. Восстание было подавлено.

Ошеломлённый внезапной свободой, Гриневский не принимал участия в этих событиях. В декабре он уехал из мрачно затихшего Севастополя в Петербург, надеясь встретиться там с Киской-Катериной, тоже освобождённой по амнистии. Это кончилось бедой: отвергнутый своей возлюбленной, он стрелял в неё, легко ранил. Покушение было скрыто от полиции, но через пару недель Гриневского вновь арестовали – совершенно случайно, во время полицейской облавы.

В политических событиях угасающей революции Гриневский после амнистии не участвовал. Однако при нём оказался поддельный паспорт на имя мещанина Николая Ивановича Мальцева – это уже состав преступления. Надеясь если не на справедливость, то на милость власти, он пишет прошение на имя министра внутренних дел П. Н. Дурново: «…Теперь, после амнистии, не имея ничего общего ни с революционной или с оппозиционной деятельностью, ни с лицами революционных убеждений – я считаю для себя мое настоящее положение весьма жестоким и не имеющим никаких разумных оснований, тем более что и арестован я был лишь единственно по подозрению в знакомстве с лицами, скомпрометированными в политическом отношении. На основании вышеизложенного честь имею покорнейше просить Ваше высокопревосходительство сделать надлежащее распоряжение об освобождении меня из тюрьмы, с разрешением проживать в г. С.-Петербурге».

На прошение была наложена резолюция: «Отклонить».

Судьба играет, странные игры. Она загоняет человека в безвыходные тупики, доводит до отчаяния, до гибельной точки, и как раз тогда, когда последняя искорка надежды готова погаснуть в подопытном – в этот самый момент вдруг отворяются потайные двери, и в неожиданно ярком свете является за ними новый этап жизненного пути.

Впрочем, что сваливать на судьбу! Всё это человек создаёт себе сам – и тупики, и выходы. Только нужно помнить про своё Несбывшееся, нужно быть готовым встретить и принять его.

Поэт сказал: «Мы, оглядываясь, видим лишь руины». Десятый год бродяжьего бытия Александр Гриневский завершал в камере петербургской пересыльной тюрьмы. Пора было подводить итоги – и, оглядываясь назад, в прошлое, он едва ли видел что-то достойное радости и гордости. Революционер из него не получился – так же, как моряк и солдат. Ему не хватало каких-то необходимых качеств личности для того, чтобы играть эти роли. В нём было много порыва и мало упорства; много самолюбия и мало дисциплины. Главное же – он был слишком в себе, слишком человек наособицу. Что же дальше? Тусклая жизнь ссыльного, повторение беспросветного отцовского опыта? Или новый мир откроется за горизонтом?