– Что-что, – переспросил секретарь горкома, – как вы сказали?

– Мелочовка, – начальник несколько смутился, – ну, это на нашем профессиональном жаргоне означает мелкие дела, не представляющие особой угрозы. Однако и с этими проявлениями мы боремся…

– Это мы знаем. – Секретарь горкома взял сводку, пробежал ее быстро глазами. – Партийная организация Москвы в курсе дел милиции. Мы приняли соответствующее решение, обратились в Президиум Верховного Совета, и скоро об этом узнают все. Я понимаю вас так, что организованной преступности у нас нет. Как вы считаете, товарищ Данилов?

– К сожалению, работа у наших товарищей есть, правда, она, приняла действительно несколько иные формы. С начала войны не было заметно активизации старых профессионалов. Кроме банды Потапова – Широкова. Но, как видите, ее работа тоже была инспирирована немецкой разведкой. Сейчас, а именно сегодня, мы занимаемся одной группой. Данилов кивнул в сторону генерала и Королева.

– Значит, так, – секретарь горкома посмотрел на часы. Давайте составим план мероприятий, определим участки работы.

До темноты они сидели в коридоре. Степан нашел старую, двадцатых годов, подшивку журнала «30 дней» и читал «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова. Иногда он начинал хохотать. Тогда Белов, сидевший у двери, неодобрительно поглядывал на него.

Сергею читать не хотелось. Полистал «Огонек» и бросил. Да разве до чтения сейчас! Их оставили в засаде, а в такой обстановке всегда одно беспокойство. Впрочем, вот Полесов читает Ильфа и Петрова, смеется, ему почему-то спокойно. И «Двенадцать стульев» он открыл для себя впервые, а он, Белов, помнит их почти наизусть. В институте они соревновались, кто лучше знает роман. Выиграл он: на его вопрос, с какой стороны в Старгород вошел Бендер, никто не смог ответить. А вошел-то герой книги со стороны деревни Чмаровки. Такие вот дела были раньше…

Перед самой войной родители его уехали в Ташкент к бабушке. А Сергей собрал однокурсников, которые, конечно, были в городе, и они устроили вечеринку. Танцевали, пели, спорили и говорили о войне. Утром провожали девушек. Было пасмурно, улицы пусты, легкое вино туманило голову, и ребятам казалось, что нет более счастливых людей на земле, чем они. А потом выяснилось, что в те минуты, когда они спорили о возможности войны, она уже началась.

Он пошел в военкомат в понедельник, выстоял огромную очередь. Ему отказали: сильный грипп год назад дал осложнение на легкие. Тогда он решил схитрить: пошел в горком комсомола. И снова медкомиссия…

Родители остались в Ташкенте. Отец прислал пространное письмо, в котором советовал, как сохранить квартиру. Сергей, не дочитав, порвал это письмо: отношения с отцом были выяснены давно, еще в девятом классе.

В сентябре сорок первого он уехал рыть окопы. Под Москву послали бригаду из студентов московских вузов. Работали от темна и до темна. Делали перерыв, чтобы поесть из походных кухонь горячую жидкую кашу. Спали здесь же, в землянках. Каждый день приезжали военные инженеры, лазали по окопам, проверяли блиндажи, наносили их на карты. Газет не было, радио тоже. Но о том, что происходит на фронте, узнавали по приближавшемуся его дыханию. Именно дыханию, так сказал знакомый парень – первокурсник из ИФЛИ Андрюша Громов.

Ночью они сидели, курили на бруствере окопа. Где-то вдалеке, за лесом, грохотала канонада.

– Сейчас он стихнет, – прошептал Андрюша.

– Кто? – удивился Сергей.

– Фронт. Он дышит и только ночью засыпает. Слышишь?

– Ты мистик, Андрюша.