– Это оно? – спросил Свэггер.

– Оно самое. Источник зла, коварства, насилия, убийств, заговоров, предательства, мучений. Едва ли кто-нибудь захотел бы вызвать гнев людей в этом здании.

– Понятно.

– Атмосфера там совсем не военная, – сказал Михаил Стронский. – Сплошные шпионские игры и издевательства над людьми.

Сначала здесь располагалась штаб-квартира царской полиции[23], затем – ЧК, ГПУ, ОГПУ, НКВД, МГБ и КГБ, а теперь ФСБ. Во время чисток многих людей, живших в роскошном отеле Свэггера, «Метрополе», где содержались оппозиционеры и инакомыслящие, привозили сюда и убивали в подвалах выстрелом в затылок. Никто не знает, что потом делали с телами казненных. Может быть, они до сих пор остаются там.

– Наверное, все-таки трудно ненавидеть здание.

– С этим никаких проблем.

Стронский был грузным коренастым мужчиной с сердитым лицом, вызывавшим ассоциацию с картой, на которой были изображены неудачи Восточного блока. Из-под копны его седоватых волос смотрели холодные глаза. Глядя на него, можно подумать, что он способен раздавить пальцами алмаз. Стронский одной со Свэггером профессии, но его воинское подразделение называлось «спецназ», и практиковался он в своем искусстве в Афганистане – пятьдесят шесть трупов.

Американский автор, пишущий об оружии, который приехал в Россию, чтобы написать о новой русской снайперской винтовке КСВК калибра 12,7 мм, разыскал его и взял интервью. Свэггер прочитал его, обратился к автору за адресом электронной почты и рекомендацией и связался через океан со своим коллегой, таким же мастером проникновения в тыл противника и попадания в цель с одного выстрела, который многое знал об определенных предметах, но не хотел об этом говорить. Стронский слышал о Свэггере – в конце концов, земной шар не так уж и велик. У них много общего. Оба убивали во имя целей, которые впоследствии представлялись им сомнительными, и потеряли немало боевых друзей. И их ремесло все еще было востребовано.

– А это что за женщина? – спросил Стронский.

– Она не из нашего мира, что мне нравится. Умная. Все правильно понимает. Я не стал рассказывать ей все. Она читает на вашем языке, как на родном…

– Она мне уже нравится.

– … и чрезвычайно толковая. Будет хорошо, если мне удастся внушить ей, что она не подвергается никакой опасности. Как и у всех американцев, это здание наверняка вызовет у нее страх.

Они сидели в изысканном ресторане, по иронии судьбы носившем название «Шпион» и находившемся на площади Дзержинского, в двухстах пятидесяти метрах от Лубянки. Их столик стоял на балконе четвертого этажа. Они ели блины с икрой и тонкими ломтиками копченого лосося. Стронский пил водку, Свэггер – воду.

– Мы тоже с опаской относимся к этому зданию. В Афганистане один мой товарищ, Тиболотский, хороший малый, классный наблюдатель, работавший со мной, смелый до отчаяния, высказал однажды сомнение в целесообразности этой войны. Он участвовал в ней и имел на это полное право, разве нет? Кто-то донес в КГБ, и парень исчез. Ради чего он храбро сражался, чтобы потом оказаться в камере, или хуже того? Вот почему я так ненавижу этих проклятых ублюдков.

– Политики всегда были засранцами, – сказал Боб. – Я тоже однажды потерял наблюдателя, и виноваты в этом чертовы политики. Какую страну ни возьми, везде политики оказываются засранцами.

– Это точно, – согласился Стронский.

– Вы обо всем договорились?

– Да. Деньги у вас с собой?

– В ботинке. Вы доверяете этому человеку?

– Доверяю. Не потому, что он смел, а потому, что в Москве коррупция – это такой же бизнес, как и любой другой. Не продаст секрет он – это сделает его конкурент. В конце концов, этот подполковник торгует не своей честью, которой у него, разумеется, нет.