С той самой ночи мы не расставались больше чем на пару часов. Это было как волшебный сон, из которого грубо выдернул утренний звонок. Весь день я пыталась чем-то заняться, хотя бы навести порядок, но все валилось из рук. Давно наступил вечер, я несколько раз набирала номер, и каждый раз механический голос докладывал, что абонент недоступен.

Дима пришел в первом часу ночи, и я не сразу поняла, что он пьян. Его руки легли мне на плечи, крепкий запах перегара заставил отвернуться.

- Дим…

- Юля, прости меня! Пожалуйста!

Я уже поняла: произошло что-то непоправимое, но все еще не могла поверить.

- Я очень хочу быть с тобой, но… Лариса беременна. Я… я женюсь на ней.

Мне снова показалось, что я сплю. Только теперь это был кошмар, из тех, когда очень хочешь проснуться и никак не можешь.

Я стояла на пороге и слушала его шаги по лестнице. И только когда внизу хлопнула дверь парадной, наконец позволила себе заплакать.

4. Глава 3

К пяти часам я поняла, что ничего полезного сегодня уже не сделаю. К счастью, никаких встреч назначено не было, а ненормированность рабочего дня позволяла не отсиживать от звонка до звонка.

- Алена, - я остановилась у стойки администратора, - если кто-то станет искать, сегодня меня не будет. Пусть звонят. Или ждут до завтра.

- Хорошо, Юль Пална. А если Василь Сергеич, что сказать?

- То же самое.

Жара так и не спала. Обещанная гроза где-то застряла. В хорошую погоду я ходила на работу пешком – всего-то полчаса до Кавалергардской, которую по детской памяти до сих пор звала Красной Конницей. Улицу переименовали обратно, когда мне было пять лет, но бабушка так и называла ее до самой смерти. В ее квартиру мы с Аглаей переехали после развода два года назад.

В такую жару добровольно я пешком, конечно, не пошла бы, но машину пришлось отогнать в сервис, маршрутка – тоже не вариант. Утром доехала на такси, а сейчас все же решила потихоньку пройтись. В таком раздрайном настроении мне нужны были люди. Не общаться с ними, оборони господь, а просто чтобы были на визуальном расстоянии. Улицы, кафе – в самый раз. Лишь бы не одна. Дома – тишина. Глашка с папашей уехала в Сочи, престарелая кошь Мисюсь еще в июне отбыла к родителям на дачу.

От Кузнечного до Невского я брела нога за ногу минут пятнадцать. Не доходя до перекрестка, свернула в любимый «Du Nord». Несмотря на близость к Московскому вокзалу, в этом кафе обычно было немноголюдно: адские цены гнали приезжих в более демократичный «Щелкунчик» или столовку-копейку с другой стороны площади. Взяла кофе покрепче и эклер со смородиновым кремом, забилась в самый дальний угол.

Как ни пыталась я гнать от себя воспоминания, ничего не получалось. Словно сорвали заплатку, и хлынуло потоком.

июль 2004 года

Следующие две недели я безвылазно просидела дома. Только один раз выбралась в ближайший магазин за продуктами, но большую часть потом пришлось выкинуть. Есть не хотелось. Одежда болталась, как на вешалке. Звонила родителям, докладывала, что у меня все в порядке, нашла подработку, поэтому в ближайшее время не приеду, передавала приветы Тане. Это бодрое вранье отнимало остатки сил. Целыми днями лежала на кровати и смотрела в потолок. Один раз капитально напилась, но легче не стало. Сначала полночи обнимала унитаз, потом умирала от похмелья.

Я впала в какое-то лягушиное оцепенение. Даже трехдневная задержка не слишком добавила отчаяния, потому что было уже все равно. Сгорел сарай – гори и хата. И когда тревога оказалась ложной, радости особой это тоже не принесло. Уже потом, когда способность относительно здраво мыслить включилась обратно, я поняла, что именно так меня размазало.