Святой солдат улыбнулся грустно. Видно было, что он был истощен до предела.

– Маленькие живые существа, известные как вирусы, – ответил он. – Они настолько малы, что не видны невооруженным глазом. Они являются причиной возникновения болезненных явлений, таких как кашель, насморк, отхаркивание. За ними к вам нагрянут грипп, сифилис, оспа… Поразят многих, и в конечном счете они не выживут. Просто с непривычки. Поколения нужны, чтоб создать себе иммунитет и приспособиться.

– Ты принес все это, правда? – Вопрос больше походил на констатацию. Император рухнул на свой блестящий стул, понурив голову. – В тебе нет ничего человеческого, – простонал он. – Знаешь ли ты, что это уничтожило и часть детей, которых ты тащил с собой? Например, того мальчика, Ицкопоцакла…

Святой солдат зажмурился. У него кружилась голова. Ему хотелось плакать. Может быть, наконец, он сможет понять, что такое заплакать…

– Я полагал, что именно так и произойдет, – глухо произнес он. – Но у меня не было другого выбора. Никакого другого выбора не было… Ты должен любой ценой услышать то, что я хочу тебе сказать. У меня есть предложение…

– Никаких предложений не буду слушать! – закричал монарх. – Даже если нежелание выслушать эти предложения приведет весь мой мир к краху!

– Речь идет о чем-то важнее жизни… – пробормотал солдат.

Звук ломающегося бедренного сустава снова раздался в зале. Откуда-то выскочили два палача и схватили его под мышки.

– Немедленно, – орал повелитель миштеков, – тебя выведут во внутренний двор этого здания, и ты будешь повешен в назидание всем! И для этого не нужно решение Верховного совета, так как в моих полномочиях осудить тебя и приказать немедленно привести в исполнение приговор. Будь ты проклят! Отнимаю у тебя право подняться по лестнице храма и быть принесенным в жертву на алтаре богов. Ты будешь обречен на всеобщее презрение, и ногой не ступишь в солнечную страну! Нигде не найдешь вечного покоя. Наши жрецы культа хотели вынуть твое сердце, но оно из железа. Никто не нуждается в твоем холодном сердце! – Щипцы боли рвали его затылок, а раскаленные вертела вонзались прямо в мозг. И никакие зелья, и компрессы дипломированных миштекских знахарей не были в состоянии избавить императора от страдания.

Святого солдата потащили на улицу. Даже не воспользовались лифтом. Его больно били по почкам. Они вели солдата по мишкоатле, пути мертвых, с которого не было обратной дороги. Тащили его вдоль конструкций из металлофарфора и серебробетона, обернутых жестью цвета тела, прошли мимо студии для трепанации и кухни имперского повара, обрызганной кровью младенцев, встречали мириады дворцовых служащих в златотканой одежде, спускались все вниз и вниз, вдоль прямых линий, изгибов и углов. Совершенные вентиляционные шахты жужжали тихо, а шахта лифта гудела – нескончаемые звуки, усиливающие ощущение нереальности происходящего…

Они оказались перед быстро нарастающей толпой, и его подняли на стул. Мимо них с ревом промчался фекаловоз на воздушной подушке. Он мчался к септической пустоши за пределами белесого соленого озера. Там были накоплены коричневые горы извержений, которые уже высохли и не разлагались. Пожелтевшие облака над ними напоминали разлитое по небу подсолнечное масло. А как только пойдет дождь, с них пойдут жирные грязные капли и расползутся ручьи гнуси, смешиваясь с лиловой безнадежностью. После высыхания они образуют чудные, и может быть, даже красивые узоры. Тем, кому захотелось бы вторгнуться в город, чтоб завоевать его, пришлось бы идти по пояс в пестрой, вонючей и чмокающей грязи…