Она положила на приборную панель смартфон, чтобы контролировать перемещение по датчику Джи-Пи-Эс, и включила музыку.

The Doors[2]. THE END.

Композиция, название которой означало «Конец», напомнила ей собственное начало.

Впервые Авроре дала послушать Джима Моррисона мать, Франсуаза. Это было настоящее откровение. Серьезный, чувственный голос поверг ее в трепет, а странные слова привели в восхищение и восторг.

Она стала про себя переводить:

Сзади кто-то громко засигналил, и грузовик, наполненный газовыми баллонами, стянутыми железными тросами, обогнал девушку, оставив после себя облако грязного дыма. Водитель сделал неприличный жест и подрезал Аврору, заставив резко затормозить.

Она прибавила громкость и продолжила переводить песню:

Слушая эти провокационные слова, Аврора улыбнулась, представив себе, как благонравная Америка времен Никсона получила увесистую пощечину эдиповых фраз.

Песня закончилась, она поставила ее на повтор и принялась все громче подпевать в своей вибрирующей машине:

Она вновь подумала об отце. Повидавшись с ним, она справилась с психологической проблемой, обусловленной его отсутствием в детстве, и одновременно обрела мужскую ипостась своего «я». Теперь, когда мать была мертва, а отец найден, она могла освободиться от родителей и начать жить собственной жизнью, сообразуясь лишь со своим личностным выбором.

Аврора прибавила скорость, и машину стало трясти еще больше. Шоссе представляло собой сплошную череду рытвин.

Вдоль дороги мелькала реклама американской газированной воды, немецких автомобилей, корейских телевизоров и японских фотоаппаратов. Единственная турецкая была представлена плакатом с изображением двух леденцов на палочке. Правый был в упаковке, на которой по-турецки и по-английски было написано: «В парандже обертки»; левый был покрыт множеством черных точек. Под ним шла надпись «Без паранджи обертки».

Аврора Каммерер в самый последний момент объехала очередной ухаб.

Она помнила.

Ее мать…

Мать говорила ей: «Все мужчины сволочи. Будущее принадлежит женщинам. Мужчины, как и динозавры, обречены. Поэтому они стараются подавить нас силой. Но это всего лишь последние поползновения примитивных скотов, так и не осознавших смысла эволюции рода человеческого».

Мать была ярой феминисткой. Она водила ее на все организуемые ДОЖ[3] манифестации, будь то против насилия над женщинами, вынужденных браков несовершеннолетних, ношения паранджи, эксцизии, инфибуляции или рабского использования проституток из стран Восточной Европы. Столько сражений, казалось бы, выигранных и забытых, но неожиданно заявлявших о себе с новой силой. Как-то раз, когда они устроили манифестацию перед посольством Йемена, из здания вышла женщина в парандже и захотела с ними поговорить. Мать машинально вышла вперед. И тогда женщина сказала ей: «Вы никогда не думали, что ошибается не кто-то другой, а вы? Вам никогда не приходило в голову, что носить одежду, защищающую от похотливых мужских взглядов, можно с удовольствием? Вы, представительницы западной цивилизации, не понимаете, что это наш свободный выбор. Вам кажется, что его нам навязывают мужья, но это не так. Наш основной мотив – чувство собственного достоинства. Меня же шокирует то, что вы выставляете напоказ обнаженные руки, ноги и волосы, а на обложках ваших журналов – полуголые женщины! Меня шокирует, что вы ходите рядом со своими мужьями, как будто вы им ровня, и курите. Так себя ведут… проститутки! А потом вы еще удивляетесь, что у вас так много изнасилований…» Закончить фразу она не успела – Франсуаза Каммерер набросилась на нее, сорвала паранджу, и они начали драться, таская друг друга за волосы, царапаясь, кусаясь и разрывая в клочья одежду на глазах журналистов, восторженно снимавших происходящее.