– Ты слушаешь или уже спать завалился?! – По давней привычке Ушаков сопроводил вопрос тычком острого локтя, аккурат в правый бок размечтавшегося Шешковского.

– Я да… слушаю… – Степан ошарашенно вперился взглядом в, по всей видимости, давно о чем-то вещавшего Апраксина.

– Вот молодежь пошла, не то что в былые времена. В конторе спят, на осмотре трупа зевают, во дворец отвел – снова носом клюет. Никаких интересов в жизни, набить брюхо да на боковую.

– Да ладно тебе, каждый может устать, – примирительно махнул платком Апраксин. И Шешковский невольно отметил для себя, что в присутствии посторонних Степан Федорович называл отчима на «вы», в то время как наедине или со своими – на «ты».

– Еще одно, вы, я так понимаю, не успели обследовать пруд, в котором нашли тело предположительно Самохиной и голову Айдархан, а вот я, поняв, что с Анной Васильевной потолковать не удастся, сразу же туда и отправился.

Шешковский затаил дыхание. В который раз за сегодняшний день здоровенный и, как о нем говорил Ушаков, ленивый Апраксин удивлял его своей сметливостью и несвойственным для людей его комплекции проворством.

– Докладываю, вокруг озера походил, натоптано, что на Сенном рынке, тем не менее кое-что разглядел. В общем, их привезли в легкой карете, запряженной всего одной лошадкой.

– Стало быть, недалече везли. Далеко одна-единственная кляча нипочем бы не вытянула целую карету, подохла бы скотинка на наших дорогах, – рассуждал сам с собой Ушаков.

– У дороги ясно видны следы сапог, большие и поменьше. Зато крови или, скажем, следов борьбы почти совсем нет, что говорит о том, что? – он озорно поглядел на Шешковского, продолжит ли тот начатую мысль.