Засветло мы с Иван Иванычем тем же способом вышли, видел кто, нет, про то точно не скажу. Но если и видели, сами изволите наблюдать, мы с Бецким аккурат, как Алексей Григорьевич научил, все и проделали. Я в вашей шали, но, извольте видеть, в своем платье.

– Отчего же в своем? – у дивилась Елизавета. – Чего-чего, а нарядов у меня вдосталь. Али ты, статс-дама, не ведаешь?

– Ведаю, государыня, – Чоглокова присела в реверансе, – тридцать две тысячи, из них на это путешествие с собой взято штук сто, чтобы выбор был.

– Рост у вас с Марией Семеновной одинаков, сложение сходно, все-таки родная кровь, – всунулся со своими объяснениями Бецкой. – Я и рассудил, если государыня ни свет ни заря куда-то уезжает, стало быть, желает сохранить это дело в тайне. Соответственно, и оденется в платье одной из своих дам, чтобы выглядеть неприметнее. А в кого проще всего переодеться, в госпожу Чоглокову. Получается так, государыня одолжила платье у Марии Семеновны, а потом рассудила, мол, дюже прохладно, да и прихватила любимую шаль.

– Придворная дама играет роль императрицы, которая играет ту же придворную даму, – лихо закручено. Не переборщили с шалью-то? Сами знаете, ни у кого больше такой нет.

– В самый раз, Ваше Величество, – расплылся в доброжелательной улыбке Бецкой. – Шаль приметная, зеленая, пушистая, сами изволите говорить, ни у кого такой больше нет. Если кто и приметил даму, из ваших покоев выходящую, на шаль эту глядел, потому как диво дивное. Помните, Андрей Иванович Ушаков[15] рассказывал, как люди, у которых кошелек, скажем, на базаре стащили или товар какой из лавки исхитили, воров описывают? Один заметил бородищу по пояс, другой повязку на глазу, третий костыль… Такие приметы первым делом в глаза бросаются, а начинаешь расспрашивать, какой был нос, какие глаза… никто ничего не помнит.

– К тому же шаль ваша любимая, если бы вы не приказали любыми средствами, я бы, право, не осмелилась взять. Позвольте на ваши плечики теперь накинуть. Чувствуете, сколько она тепла-то в себя вобрала! С такой шалью шубы зимой не потребуется.

– Все правильно сделали. Молодцы. Что же теперь, Алеша, всем вместе возвернуться? Боязно мне, как бы Марию Семеновну после этой прогулки не лихорадило.

Разумовский задумался.

– Лучше бы, конечно, чтобы вы теперь вместе с Иваном Ивановичем вернулись да в покои свои прошли, ибо у меня дело неотложное недалеко отсюда. Если желаете, могу Марию Семеновну с собой забрать, но это еще часа три в карете трястись. Так что луче вы, матушка, вместе с нею поезжайте. Вряд ли кто мог углядеть, сколько женщин уехало, а отсутствие статс-дамы все равно в глаза бросится. Тем более, что на этот раз с вами ни Анны Карловны[16], ни Анны Васильевны нет, а одна Шувалова их не заменит.

– Чтобы испортить настроение, мне и одной Екатерины Ивановны[17] с лихвой хватает. Мало того, что по природе своей мегера, каких поискать, так Александр Иванович, черт лысый, еще перца задает, за каждой юбкой, прости господи, волочится, а Екатерина Ивановна потом на моих девушках гнев срывает. Хорошо хоть дочку догадались не столь нервенную родить. Года через два получит фрейлинский шифр. А вот Анну Васильевну, по всему видно, обратно во дворец уже не заманим, семья ей дороже всего на свете. А жаль!

– Так ведь вы говорили, что Анна Васильевна вам лично рекомендовала… – Разумовский вовремя закрыл рот.

– Не лично, а письмом. Лично я ее, сердешную, почитай год не видела. Ну, может, теперь, коли уж приехала племянницу искать, так заедет. В былые-то годы уж какими подругами были.