Я кивнул, хотя сомневался, что понял. Наркотики все еще действовали, и я отдавал себе отчет, что любая околесица, произнесенная в таких обстоятельствах, может показаться на редкость глубокомысленной. Я знал это и в то же время чувствовал: сейчас всё иначе.

– Нет разума в отрыве от контекста, – продолжила она, глядя на свою руку, проходящую над пламенем туда и обратно. – Как увеличительное стекло отбрасывает тень на область рядом с объектом фокусировки – расплачивается за концентрацию на чем-то конкретном, – так и мы забираем смысл из окружающего мира, чтобы сосредоточить его в нас самих, нашем разуме.

Однажды летом, еще подростком, я пешком отправился с друзьями в город. Деньги на автобус мы приберегли, чтобы добавить к карманным и потратить на игровые автоматы, бургеры и сладости. На окраине нам попалась тихая улочка с небольшими двориками перед каждым домом. Мы подошли к одному из участков, почти полностью вымощенному плиткой, с парочкой чахлых растений в разномастных горшках. Хозяин – толстый седовласый мужчина – храпел на шезлонге.

Мы с друзьями остановились поглядеть, изнывая от жары. Двое ребят стянули с себя футболки и теперь сверкали голым торсом, как и спящий дедок. У него на груди курчавились седые волосы. Кто-то шепнул, что старик напоминает выбросившегося на берег кита. Дворик был крошечным; чтобы уместить шезлонг, хозяину пришлось развернуть его по диагонали. Дедок лежал так близко, что мы улавливали запах кокосового масла на его коже, почти могли прикоснуться.

Мы стояли и глазели, как он спит, и тут кто-то сказал: «Вот бы сейчас водяной пистолет!»

Солнце обжигало нам спины. Я был самым высоким, и тень от моей головы падала на ступни старика. Я вспомнил, что ношу в кармане лупу. С ее помощью я частенько прожигал дырочки в листьях на образцовой клумбе моей мачехи.

– Глядите! – прошептал я, доставая лупу.

Я развернул ее так, чтобы солнечные лучи сфокусировались на груди у старика, затем слегка подвинул, и пятнышко света, пробежав по зарослям блестящих седых волосков, остановилось на сморщенном соске. Кто-то из ребят прыснул. Меня тоже разобрал хохот, отчего кругляшок света дрогнул, но я продолжал держать лупу, пока дедок не дернулся. По-моему, я даже увидел струйку дыма. Затем бедолага вскрикнул, распахнул глаза и рывком сел, изумленно схватившись за грудь. Мои приятели уже бежали прочь, захлебываясь смехом. Я припустил за ними. Вдогонку неслись проклятия старика. Еще несколько недель мы обходили ту улочку стороной.

Ей я про этот случай не рассказывал. Ни тогда, ни когда-либо еще.

– Полагаю… – пробормотал я, – мы сами даруем… или даже излучаем смысл. Наделяем сутью окружающие вещи. Включаем их в контекст. Конечно, они существуют и без нас…

– Уверен? – промурлыкала она.

– …но мы даем им названия, видим закономерности и процессы, которые их объединяют. Вписываем их в среду. Мы делаем вещи реальнее, когда понимаем, что они выражают и значат.

– Гм-м… – Она чуть заметно пожала плечами, не отрывая взгляда от своей ладони, скользящей над пламенем. – Может, и так. – Похоже, она постепенно теряла интерес к разговору. – Но всему нужен некий толчок, катализатор. Всегда.

Медленно склонив голову набок, она так увлеченно засмотрелась на свои пальцы, что я осмелился ею полюбоваться.

Она сидела напротив, замотанная в мятую белую простыню. Ее волосы – водопад рыжевато-каштановых кудрей – деликатным нимбом обрамляли лицо с заостренным подбородком и ниспадали на плечи, приоткрывая стройную шею. В ее карих глазах, издали почти черных, плясали отблески пламени, словно иллюстрируя ее идею о природе разума. Взгляд будто остекленел. В зрачках то отражался крохотный сполох, то пропадал, скрытый пальцами. Она неспешно, едва ли не томно, моргнула.