Самым эффектным атрибутом праздника стал лавровый венок, в тот вечер заменивший собой ценный подарок юбиляру. «Сказали Крылову, что дамы желают пить его здоровье, он вышел на средину зала; мы все встали, от души его приветствовали и бросили лавровый венок» – так запечатлелась эта театральная мизансцена в памяти Е.А. Карлгоф[120]. «Он с чувством благодарил дам за их трогательное внимание к нему», – дополняет ее рассказ П.А. Плетнев[121]. Этот венок был не единственным на крыловском празднике. Карлгоф, очевидно по следам своих дневниковых записей, отмечает, что лавровым венком был увенчан мраморный бюст Крылова, а на его сочинениях лежал еще один венок[122].
С.И. Гальберг. Бюст И.А. Крылова. 1830. © Русский музей, Санкт-Петербург
В европейской культуре того времени за лаврами закрепились две символические функции: они обозначали либо военный триумф, либо высшую степень общественного признания поэта или художника. По-видимому, обе эти функции пытались актуализировать литераторы круга «Беседы любителей русского слова», когда 23 сентября 1815 г., после премьеры комедии А.А. Шаховского «Урок кокеткам, или Липецкие воды», на вечере в доме петербургского гражданского губернатора М.М. Бакунина с преувеличенным энтузиазмом возложили на голову драматурга лавровый венок. В несколько курьезной роли Музы или Славы, награждающей победителя, выступила уже немолодая хозяйка дома. Как известно, это из ряда вон выходящее событие вызвало острую реакцию противоположного литературного лагеря и стало отправной точкой для создания общества «Арзамас»[123]. В течение следующих двух десятилетий, несмотря на широкое распространение изображений лавров в качестве декоративных и аллегорических деталей, ничего подобного не происходило.
Тем более значимо появление венков на юбилее Крылова. Сценарий праздника, несомненно согласованный с Уваровым, не предполагал ни торжественного поднесения баснописцу венка, ни тем более увенчания его лаврами; в присутствии высших государственных сановников, на фоне награждения орденом и милостивым рескриптом это выглядело бы двусмысленно. Вероятно, поэтому столь важный символический акт организаторы передоверили дамам, таким образом формально вынеся его за рамки сценария. Несмотря на искусственную «случайность» этого жеста, лавровый венок, без сомнения, был воспринят всеми присутствующими как знак «классического» достоинства юбиляра. Именно на это указывает Лобанов:
Трогательно было смотреть на него, когда он, по окончании обеда, в другой зале сидел за маленьким столом и в одной руке держал свою любимицу – сигару, а другою рукою скромно накрыл свой лавровый венок. Молодые литераторы окружали седого, маститого, увенчанного славою писателя и начали просить, чтобы он каждому из них дал на память по листочку из его лаврового венка. Крылов с радушною улыбкою начал обрывать свой венок и раздавать листки просителям[124].
Символичность ситуации: патриарх литературы, принимая знак высшего поэтического отличия, благословляет идущих ему на смену и приобщает их к своей славе, уже ставшей народной, – привлекла внимание младшего литературного поколения. 26-летний Е.П. Гребенка, к этому времени уже известный стихотворными баснями («Малороссийскими присказками»), писал на следующий день после торжества: