– Это рядом с его родным домом, – пояснила тетя. – Твой дядя родился всего в нескольких милях отсюда, на пустоши Двенадцати Апостолов. Там сейчас живет его брат Джем в крохотном домишке – когда не бродяжничает. Он сюда заходит иногда, но Джосс не очень его жалует.

– А мистер Бассат когда-нибудь заглядывает в трактир?

– Нет.

– А почему? Он жалеет, что продал его дяде?

Тетя Пейшенс перебирала пальцами и двигала ртом.

– Тут вышло небольшое недоразумение, – ответила она. – Твой дядя купил трактир через одного друга. Мистер Бассат не знал, кто будет новым владельцем, пока мы не въехали, а потом был не очень-то доволен.

– Почему?

– Он не видел твоего дядю со времен его юности. Джосс раньше был буйным, прослыл задирой. Это не его вина, Мэри, а его беда. Мерлины все горячие. А его младший брат Джем – самый непутевый из них. Но мистер Бассат наслушался всякого вранья про дядю Джосса и был очень расстроен, когда узнал, кому продал «Ямайку». Вот в этом-то все и дело.

Тетушка откинулась на спинку стула, измученная расспросами. Ее глаза просили пощады, лицо совсем осунулось. Мэри видела, что с нее довольно, но с жестокой дерзостью, свойственной юности, все-таки задала еще один вопрос.

– Тетя Пейшенс, – произнесла она, – я хочу, чтобы ты посмотрела мне в глаза и ответила, и больше я не буду тебя мучить. Какое отношение имеет запертая комната в конце коридора к повозкам, которые по ночам останавливаются у трактира «Ямайка»?

Мэри тут же пожалела, что спросила, и, как многие и многие до нее, кто слишком поторопился что-нибудь сказать, от всей души пожелала взять свои слова назад. Однако было уже слишком поздно. Она сама все испортила.

Странное выражение появилось на лице трактирщицы, и ее огромные ввалившиеся глаза в ужасе уставились через стол на Мэри. Губы задрожали, а рука потянулась к горлу. Она выглядела так, будто увидела привидение.

Мэри оттолкнула стул и опустилась перед тетушкой на колени. Она обняла тетю Пейшенс, прижала ее к себе и поцеловала в голову.

– Прости меня, – сказала она. – Не сердись. Я грубая и назойливая. Это не мое дело, я не имею права расспрашивать тебя, и мне очень стыдно. Пожалуйста, прошу тебя, забудь, что я говорила.

Тетя закрыла лицо руками. Она застыла неподвижно и не обращала на племянницу внимания. Несколько минут они сидели молча, и Мэри гладила тетушку по плечам и целовала ее руки.

Затем тетя Пейшенс открыла лицо и взглянула на девушку.

Страх исчез из ее глаз, и она была спокойна. Женщина взяла ладони Мэри в свои и пристально посмотрела ей в лицо.

– Мэри, – сказала она голосом глухим и тихим, почти шепотом, – Мэри, я не могу ответить на твои вопросы, потому что на многое и сама не знаю ответа. Но поскольку ты моя племянница, дитя моей родной сестры, я должна тебя предупредить.

Она оглянулась через плечо, как будто боялась, что Джосс стоит в тени за дверью.

– В «Ямайке» творятся такие вещи, Мэри, о которых я не смею даже заикнуться. Скверные вещи. Ужасные дела, о которых я никогда не смогу тебе рассказать; я даже себе самой боюсь в них признаться. Кое-что ты со временем узнаешь. Этого не избежать, раз ты здесь живешь. Твой дядя Джосс якшается со странными людьми, которые занимаются странным ремеслом. Иногда они приходят по ночам, и из своего окна над дверью ты услышишь шаги и голоса и стук в дверь. Твой дядя их впускает и ведет по коридору в ту самую комнату с запертой дверью. Они входят туда, и из своей спальни, прямо над этой комнатой, я всю ночь слышу их голоса. Перед рассветом гостей уже нет, и нет никаких следов того, что они вообще здесь были. Когда эти люди придут, Мэри, ты ничего не скажешь – ни мне, ни своему дяде Джоссу. Ты должна лежать в постели, заткнув уши. Никогда не расспрашивай ни меня, ни его, ни вообще никого, потому что, если ты догадаешься хотя бы о половине того, что знаю я, ты поседеешь, Мэри, как поседела я, начнешь заикаться и плакать по ночам, и вся твоя прелестная беззаботная юность умрет, Мэри, как умерла моя.