– Так не положено, Паша, – зашептал старик, быстро пряча деньги. – Я же на водку разрешения не имею.

– А ты налей две: одну мне, другую себе.

– Широкий ты человек, Америка. Недаром от тебя все девки без ума.

От удачи и водки у Пашки кружилась голова. Он решил зайти к Нинке, договориться с ней о вечере, кивнул старику и, громко хлопнув дверью, вышел на улицу. Хотел остановить лихача и подкатить к Нинкиной хате с шиком, но передумал. В неудобном месте жила девка – прямо напротив районной уголовки. На лихаче там появляться ни к чему. С Нинкой он гулял вторую неделю.

Пашка поравнялся с отделением милиции.

– Паша!

Он остановился и с недоумением посмотрел на незнакомую худенькую девушку.

– Угости папиросочкой, Америка, – сказала девчонка и отвернулась.

Пашка вынул пачку папирос и молча протянул, девчонка вытянула губы трубочкой, прикуривала сосредоточенно, словно выполняла сложное и ответственное дело. Когда Пашка рассеянно кивнул и двинулся дальше, девчонка бросила папиросу, вздохнула и, подняв худые плечи, пошла в другую сторону.

Пашка выпятил грудь и засвистел. Пусть смотрят граждане начальники: идет человек, и ничего такого за ним не имеется. Около этого двухэтажного дома у Пашки каждый раз пересыхает во рту и ужасно хочется заглянуть внутрь, посмотреть, что они там делают. Он косит глазом и, еле волоча ноги, проходит мимо закрытой двери.

– Антонов! Антонов!

Пашка было приостановился, пытаясь вспомнить, где он слышал эту фамилию.

– Антонов! Павел! Ты что, оглох, парнишка?

Пашка остановился и медленно повернулся. Рядом стоял начальник уголовки, известный среди блатных под кличкой Лошадник.

– Фамилию собственную забыл, – начальник оглядел Пашку, снял с него шляпу, повертел в руках, рассмеялся и спросил: – Каждую кражу отмечаешь обновкой?

– О чем это вы, гражданин...

– Климов, Василий Васильевич, – перебил начальник и протянул Пашке шляпу. – Держи. И зайди на минуточку. Разговор есть, – он круто повернулся и зашагал во двор уголовки.

“Почему Лошадник? Типичная обезьяна, – думал Пашка, глядя на низкорослого, широкоплечего человека на толстых кривых ногах. – И руками аж по коленям шлепает”. Пашка замешкался на пороге. Может, сорваться?

Климов обернулся.

– Страшно стало?

Пашка вошел, сел на предложенный, стул и огляделся. Видно, бьют не здесь. Окна настежь – ежели заорать, так на всей Пятницкой слышно будет. Ну, для того и подвалы существуют. Интересно, зачем он меня затянул? А может, рыбник накапал? Нет, тогда повязали бы на улице и этот черт ногой не шаркал бы – “зайди на минутку”.

– О чем это ты мечтаешь, Павел? – Климов снял пиджак и расстегнул рубашку. – Чтобы вокруг тебя были одни слепые и у каждого из заднего кармана бумажник торчал? Об этом, что ли?

– Какой бумажник? – Пашка посмотрел на Климова в лицо.

– Ладно, это я так. Может, ты совсем о другом мечтаешь, – Климов миролюбиво улыбнулся и стал набивать трубку. – Кури.

Пашка вытащил “Люкс” и закурил.

– Много я о тебе слышал, Павел Антонов. Ребята шутят, что ты когда-нибудь наган у меня срежешь, – Климов похлопал себя по боку.

– Этим не интересуюсь, – Пашка улыбнулся и опустил глаза, – не по моей части.

– Серый интересуется.

– Какой Серый? – Пашка незаметно вытер о колени вспотевшие ладони. – Что-то вы путаете, начальник.

– Тот самый, что третьего дня комиссионный магазин пытался взять и сторожа убил. Смотри в глаза, – голос у Климова погустел и налился злобой.

Пашка поднял голову и встретился с черными, маленькими, как буравчики, глазами.

– Я тебя воспитывать, стервеца, не буду, – Климов постучал трубкой по столу. – Ты при Советской власти растешь, должен соображать, что к чему. Отец где?