– Я ж тут всего по три часа в день работаю, – затараторила женщина, завидев Евгения. – С девяти до полудня, а потом молоко кончается, ну и еду обратно в деревню. Мы в том году с машины продавали, а тут поднялись немного… Помощники завелись хорошие, мы доильные аппараты сладили, обогрев в хлеву сделали по уму… прям волшебник из песни…

Евгений вместо ответа обескураженно молчал. Назойливой рекламы ему хватало дома в телевизоре.

– …А станет хозяйство побольше – так еще соседний павильон выкупим, глядишь, и сырик возить начнем…

– Буквы, – вежливо вставил Евгений. К молоку он не питал особой любви и выносил его разве что в составе кофе. Люди, с причмокиванием пившие молочные коктейли и восхищавшиеся ряженкой, вызывали неподдельное удивление, доходившее до брезгливости.

– А, это… – протянула продавщица. – Так приехала с утра, смотрю – нет буков. И слово-то получилось такое дурацкое… Что за зверь такой – МЛОК? Ну а мне что – торговлю же не тормозить? Позвонила вам первым делом, да и запустила продажу.

Евгений скрежетнул зубами. То, что могло показаться, пусть и с натяжкой, безобидной выходкой школьника, грозило превратиться в бессмысленную и беспощадную серию. Впрочем, сначала надо утвердиться в своей теории.

– То есть вчера все буквы еще были на месте? – уточнил он, торопливо записывая основные моменты её монолога в блокнот.

– Вроде да, – нахмурилась продавщица. – Обычно же не смотрю…

Евгений поднял голову от листа. Вот оно – проблеск. Обычно. Вчера, во время расспросов людей на улице, он слышал это слово множество раз – обычно. Обычно не обращали внимания. Обычно проходили мимо. Да вроде все было как обычно.

«В равнодушии и невнимательности людей кроется зло», – проговорил он про себя, а вслух сказал совсем другое:

– Все понятно. – И, не обращая внимания на дальнейшую тираду, без прощания вышел за дверь в объятия зимы.

Он вошел в свой кабинет. Обшарпанные стены казались милыми и уютными, от стоящего радиатора расходилось осязаемыми и почти зримыми лучами тепло. Впрочем, при ближайшем рассмотрении оказалось, что это всего лишь пар от сохнущих носков.

– Опять ты, Веня, газовую атаку устроил, – поморщился Евгений.

Его напарник хмыкнул, громко брякая ложечкой в кружке с надменной надписью «Лучшему сотруднику отдела». От этого кончики баронских усов, завернутые кверху полумесяцем, совершили кокетливое движение. Усовый реверанс. При взгляде на эту кружечку и усы Евгений Борисович, чье лицо украшала разве что благородная свежевыбритая синева, а стол – картонный стаканчик «KFC», надулся. Лучший сотрудник отдела глядел на него насмешливо:

– Что, Евгений Борисыч, как там украденные буквы? Нашли преступника? Надо поспевать, а то, глядишь, целая серия вырастет.

– Не трави душу, – разозлился Евгений.

Сосед всегда обращался к нему по имени-отчеству, и дело было не столько в том, что он годился ему в сыновья, сколько в выражении фальшивого, пропитанного ядом снисхождения лже-уважения. Новичок вгрызся в новую работу усердно, лихо стартанув; но, как часто бывает в теплых уютных кабинетах, успел немного устать и замедлился.

Евгений Борисович, выплыв из пучины зависти и тягостных воспоминаний о собственной «боевой молодости», с тоской поглядел на папки дел, высившиеся перед ним. Здесь, завернутые в картон, подписанные номерами, лежали дела, которые предстояло закрыть. В основном угнанные велосипеды, разбитые стекла в автомобилях. Мелочи, за которые толком и браться-то не стоит, но которые копятся. Пропавшие буквы грозили оказаться странным украшением этого вороха призрачных вещей. Вишенкой на торте его непродуктивности.