– Ты видишь будущее и прошлое одновременно, поэтому происходит путаница, – задумчиво сказал межгалактический капитан.

Тюка во сне превратилась в равношипного краба и бестолково клацала клешнями, а Лев Арнольдович с Аксиньей собирали в мешок провизию.

– Мы поплывем в маленькой деревянной лодке за горизонт, а потом начнется шторм, лодка перевернется, и мы наконец утонем! – возбужденно бормотал Лев Арнольдович. – Это наилучшее завершение нашей бестолковой жизни!

В какой-то момент я засмотрелась на сияние бездны, и оттуда, из глубины, появились мертвые, чьи глаза ничего не видят: в них не было зрачков. Мертвые перемещались наугад. Чтобы удержаться вне времени, они поклонялись дьяволу.

– Мы всюду, и нет нас нигде, – говорили мертвецы.

– Блуждающие вне времени погибают, если на них попадет святая вода, какой запасаются православные на праздник Крещения, – усмехнулся межгалактический капитан и протянул мне стеклянный пузырек.

Я открыла его и обрызгала их.

Святая вода обжигала несчастных, словно серная кислота, и они превращались в пар, теряя человеческий облик. Ради существования мертвецы согласились платить столь высокую цену – служить темному лорду.

Мы заключили договор: их предводители собрались вместе, и каждый поднял над головой бамбуковую трость.

– Никогда и ни при каких условиях вы, будучи невидимыми и бестелесными, не проникнете в то пространство, где буду я, и не помешаете моему делу, и не станете мне преградой, – сказала я.

Мертвецы произнесли клятву на латыни. Смысл ее был таков, что они берут в свидетели того, кому служат, и выполнят все, чего я потребовала.

Это было необычайно торжественно.

– Идите с миром, – покровительственно сказал им межгалактический капитан.

– Ох, Полина, похоже, менты здесь. – Дернул меня за рукав дубленки Христофор и таким образом отвлек от разбора сновидений.

В электричку мы сели по поддельным социальным билетам и немного волновались, что на какой-нибудь станции в вагон зайдут контролеры и нас оштрафуют. У Льва Арнольдовича оказалось полным-полно таких билетов.

– Государство нас нагибает, а мы не гнемся! – аргументировал их наличие пожилой миротворец.

– К деду Потапу! В Чехов! – задорно выкрикивал Любомир.

Во время пятиминутной стоянки милиционеры благополучно прошли мимо, а Лев Арнольдович выскочил на перрон и купил в ларьке слойки с клубничным джемом. Я начинала чувствовать себя дочкой Льва Арнольдовича. У меня не было отца, и никто никогда не покупал мне слойки. Всё детство мама одаривала меня тумаками и твердила, что мой отец умер.

– Можно я буду называть вас папа? – спросила я Льва Арнольдовича.

На самом деле вопрос был серьезный, и мне понадобилось немалое усилие, чтобы он прозвучал просто и забавно.

– Можно, Поля, – спокойно разрешил он.

– Да! Полина нам сестра! – восторженно загалдели дети и запрыгали по вагону.

Пока мы ели слойки, Лев Арнольдович, тряся отросшей бородой, рассказывал истории из молодости.

– Мы с Потапом знакомы полвека! Когда-то вместе батрачили, строили в сибирских деревнях коровники, на это и жили.

– Папа! Расскажи, как дед Потап сковырнулся в сугроб! – стали просить Ульяна и Любомир.

– Потап всегда считался славным парнем. Совсем не волшебником, – начал издалека Лев Арнольдович. – Он приходил домой после тяжелой работы, порол сына ремнем за неуспеваемость в школе, ставил синяки под глаз жене и, выпив бутылку водки, затягивал «Ой, да не вечер, да не вечер…».

– Ха-ха-ха! – смеялись дети.

– Под утро Потапа обычно увозил милицейский «бобик», который вызывали соседи. «Настоящий русский мужик!» – отзывались о нем товарищи. Однажды ударил лютый мороз, и Потап поскользнулся на крыше пятиэтажного здания – он помогал дворнику сбивать сосульки. Сделав в воздухе кувырок, Потап с размаху влетел в сугроб…