Лев Арнольдович рассказал, что пенсии и пособия на детей в столице в несколько раз больше, чем на периферии, главное – московская прописка. Поэтому у него и у Марфы Кондратьевны есть время заниматься правозащитной деятельностью и официально нигде не работать. Его супруге принадлежат три квартиры в столице, две из которых она сдает, а в одной они живут и принимают гостей с Кавказа.

Мама в администрации Бутылина предупредила, что уедет в Москву. Ей заранее отключили электричество, воду и газ. Холода в этом году обещают в ее краях суровые, а все коммуникации перекрывают минимум на три месяца. Маме пришлось подписать добровольное согласие.

Также мама продала шифоньер и кровать, чтобы накопить деньги на билет до Москвы. Она спит на полу, мерзнет и ждет сигнала отправляться в путь. Полина».

Вечером Лев Арнольдович, удобно устроившись на раскладушке, читал «Новую газету» и пил коньяк через яркую соломинку синего цвета. Аксинью он запер в кладовке: она рычала, и были опасения, что изобьет детей.

Ульяна и Любомир вместе с сыновьями Ларисы сидели вокруг меня в гостиной; я штопала дырявые носки, найденные в корзине для грязного белья, и рассказывала детям сказки Шарля Перро. Повезло, что я захватила с собой в поездку иглу и нитки, – в доме Марфы Кондратьевны подобного инвентаря не держали.

Дети спрашивали меня про Кота в сапогах, как сложилась его дальнейшая судьба, нашел ли он пушистую даму сердца, родились ли у них умненькие котятки, и мне приходилось фантазировать, дополняя старую сказку новыми персонажами.

В какой-то момент к нам присоединился Христофор, слонявшийся без дела по квартире. Христофор создавал имидж бродяги: он был босой, в поношенных трусах и истасканной водолазке со свисающими, как у Арлекина, вытянутыми рукавами. С собою Христофор принес черный кожаный кошелек и, исполнив перед нами победный танец дикаря, демонстративно высыпал на паркет звонкие медно-никелевые монетки и бумажные десятки, а затем с нарочито хитрой усмешкой стал набивать ими свои трусы.

Прервав сказку, я спросила:

– Христофор, скажи, пожалуйста, чей это кошелек?

На что получила весьма ожидаемый ответ:

– Это все кругом мое!

Отложив штопку и взяв выпотрошенный кошелек с дивана, я отправилась ко Льву Арнольдовичу. Хозяин дома отложил «Новую газету», отодвинул бутылку и внимательно выслушал меня, щурясь сквозь очки.

– Кошелек с деньгами принадлежит Христофору, – подтвердил он.

Вернувшись в гостиную, я сказала:

– Христофор, это твоя вещь. Я недавно приехала в ваш дом, поэтому ты извини, что я спросила у твоего отца. Но так положено.

Христофор на мои слова загадочно улыбнулся.

– Пора ужинать, – сказала я.

На кухню за мною отправились малолетние дети Ларисы, Ульяна и Любомир. Христофор ужинать отказался. Я сварила овсяную кашу, потерла каждому ребенку в тарелку по кусочку яблока и положила ложку вишневого джема. Едва дети приступили к ужину, как Христофор, заскочив через дыру к нам, заявил:

– Отдай мои деньги, воровка!

Малыши Ларисы сползли под стол, опасаясь, что забияка начнет их бить, за ними спрятались Ульяна и Любомир, а я внимательно посмотрела на Христофора, и мы с ним оба поняли, как беззастенчиво и нагло он лжет.

– Поищи получше, – обронила я, вытаскивая из-под стола Любомира и соседских малышей.

– Христофор всегда врет! – Ульяна заплакала и отказалась вылезать из укрытия. – И дерется! Я боюсь его! Я буду сидеть под столом!

– Воровка-рабыня! Воровка! – повторял Христофор и вдруг взвизгнул: – Она украла мои сорок рублей!

На всякий случай я осмотрелась, вдруг он случайно обронил деньги, но их нигде не было.