Можно понять немцев, что они не решаются упоминать о пережитых ими в годы войны несчастьях, но я, как гражданин, гордящийся своей страной, и как патриот Великобритании, готов заявить открыто, не краснея: в ходе и в результате Второй мировой войны часть самых горьких страданий выпала на долю народа Германии. Стоит осознать весь масштаб поразивших немецкий народ несчастий вкупе с глубоким чувством вины (безусловно, имеющим основания) за все ужасы, что сотворили их соотечественники с другими народами, да еще принять во внимание тот факт, что Германия подверглась послевоенному разделу на многие годы, и вы без труда поймете, почему немцы всегда были в числе самых горячих сторонников Европейского проекта.

Франция, не пережившая и малой доли ужасов Второй мировой войны, потеряла убитыми «всего лишь» 800 000 человек (или около 2 % населения). В основном это погибшие в период германской оккупации 1940 г. Число непреднамеренных жертв войск союзников после высадки и в ходе битвы за Нормандию составило 50 000 человек. В одном только департаменте Кальвадос погибли 20 000 человек, а город Кан союзные войска едва ли не целиком стерли с лица земли.

На фоне этих цифр Великобритания за все годы войны отделалась сравнительно скромными потерями. В общей сложности, среди военнослужащих и гражданского населения они составили чуть менее 400 000 человек (или 0,8 % населения страны). Поразмыслив о том, как складывалась судьба британцев на протяжении всей войны, а не только во время «Битвы за Британию»,[2] континентальные европейцы наверняка с легкостью сообразят, почему британцы уверовали, что то был «их звездный час».

Согласно широко распространенному мнению, при всех огромных потерях среди европейцев в период Второй мировой войны, по масштабам кровопролития она уступает Первой мировой войне. На самом деле, если судить по общим потерям, то это не так. Однако это верно для Великобритании, потерявшей в Первой мировой войне более 2 % населения. И что еще важнее, это так же верно для Франции. Действительно, потери Франции в Первой мировой войне составили почти 2 000 000 человек, то есть более 4 % населения.[3] Неудивительно поэтому, что во время повторного нашествия немцев в 1940 г. французы не проявили большого желания сопротивляться противнику не на жизнь, а на смерть.

Учитывая тяжелые потери в Первой мировой войне и далеко не малые потери во Второй мировой войне, равно как и три унизительных поражения Франции от германских армий (включая поражение от прусских войск в ходе франко-прусской войны 1870 г.), едва ли стоит удивляться, что в послевоенный период Франция в поисках ответа на насущные вопросы национальной безопасности тоже обращала свой взор на Европу.

Действительно, после всех ужасов и разрухи 1939–1945 гг. и простой народ, и правящие элиты по всей Европе давали себе внутренний обет, что ничего подобного никогда больше не должно повториться. Многие считали, что европейским лидерам следовало бы выстроить некое подобие общеевропейской структуры, которая бы обуздывала и усмиряла страсти и соперничество между государствами Европы. Вскоре тот негласный обет обрел формальные очертания. Сначала он претворился в видение, а затем и в реальность. Эта инспирированная четким видением реальность воплотилась в жизнь в виде ряда институциональных структур, которые в конечном итоге и развились в образование, ныне именуемое Европейским союзом.

Одним из самых первых приверженцев идеи общеевропейского союза был не кто иной, как Уинстон Черчилль, – еще в 1930-х гг. он говорил о так называемой европейской общности. А в 1946 г., выступая с речью в Цюрихе, Черчилль высказал мысль, вынесенную в эпиграф данной главы: «Мы должны строить Соединенные Штаты Европы… Первым шагом в воссоединении европейской семьи должно быть партнерство между Францией и Германией».