— Чего это ты румяная такая, температуришь? — пересекаюсь в коридоре с Олей из процедурки. Ее глаза игриво сверкают, глядя на меня.

Она видела, как я вышла из вип-палаты и теперь будет жужжать повсюду назойливой мухой.

— Давление, — всего-то отвечаю ей, намереваясь пройти мимо.

— Мы тут кое-что услышали, пока ты была на выходных, — все же тормозит меня, приговаривая шепотом. — Олега сбили умышленно.

Ах, Олега.

Смотрю, здесь много, чего произошло, пока меня не было. Я недовольно скрещиваю руки на груди, но все-таки интересуюсь.

— И кто? Почему?

— Ты-то и узнаешь, — откровенно смеётся Литвиненко.

Она опять за свое. Не дай бог мне закатить глаза к потолку и цокнуть языком.

— Я помогаю ему в лечении, а в ваших с Жанной авантюрах не участвую, — пытаюсь не раздражаться при ней, но у меня едва получается.

— Германова, ты к нему чаще заходишь, чем в сестринскую, давай откровенно...

— Что? Не поняла? — отвожу ее за локоть в сторонку.

Я на самом деле не понимаю, что за бред Литвиненко несёт. Какой, чаще? Один раз за сегодня зашла. Ладно, два. Первый раз — он ещё спал, тогда я решила проведать больного позже.

— Знала бы ты, сколько раз он спрашивал о тебе, пока ты была на выходных, — зачем-то продолжает она шёпотом щекотать мои и без того расшатанные нервные клетки.

— Сколько? — черт дёргает меня за язык переспросить.

— За все время я была у него в палате раз шесть…

Зачем так много?

— И каждый раз он спрашивал о тебе. Когда твоя смена и все такое. Ты явно ему нравишься, Вера. Тебе-то он сможет открыться.

— Детский сад, — уж не выдерживаю, не зная, что ответить на её предположения.

— Не детский сад. Влюблен наш Гуров, это видно невооружённым глазом. Никто из пациентов не интересовался тобой так, как он.

— В следующий раз, как будешь заходить к нему, передай: больница — это не место для …свиданий и тем более влюбленности, — говорю ей, собираясь заканчивать тему Гурова и его чувств.

— Эх, Верка, Верка...

Оля машет на меня рукой, дескать, все со мной понятно, а я разворачиваюсь и быстрым шагом иду на пост, пока она не попыталась вдогонку еще чего добавить.

Влюблен, надо же!

А вот и Анатолий Анатольевич идёт навстречу, поэтому Литвиненко умолкает и направляется к рабочему месту, в процедурный кабинет. Там ей и место.

— Вера Николаевна, — обращается заведующий, подходя к посту. — Отлично выглядите.

— Благодарю вас, Анатолий Анатольевич, просто выспалась и полна сил.

— Сегодня силы вам определенно пригодятся. Возможно, придётся повозиться с больными дольше обычного.

Да я всегда вожусь. В нашем отделении по-другому не получается.

Правда, этого я не говорю вслух, лишь киваю головой в знак согласия.

— Что нужно сделать? — спрашиваю его и вижу в руках хирурга историю болезни Гурова.

Только не он. Опять?

— Я вас попрошу лично уделить внимание одному нами всеми известному пациенту, — говорит загадочным тоном завотделением Лукин, облокачиваясь на стойку, огораживающую медицинский пост. — Олегу Викторовичу назначены процедуры и УЗИ коленного сустава, дабы лишний раз убедиться, что с ногой все в порядке.

Все это успела прочесть ещё с утра в его истории болезни, кроме того, что должна буду сопровождать больного лично. По крайней мере, так я расцениваю слова начальника: «уделить внимание». Лукин не просит, он приказывает, как можно чаще приглядывать за пациентом из «пятой» палаты.

— А как же остальные больные?

Если я постоянно буду нянчиться с Гуровым, то другие мои десять пациентов останутся и вовсе без внимания.

— Медбрат Давыдов сегодня вам в помощь.