А потом я посмотрела на часы и одной фразой разрушила наше хрупкое взаимопонимание:

– Мне пора навестить твою бабушку.

– Пойдем! – Дима тут же поднимается, откладывая отвертку.

– Нет, извини, в больницу я тебя не возьму. Соседка за тобой проследит, она за тебя отвечает.

– Раз тебе туда можно, то и мне тоже! Я взрослый и ничем от тебя не отличаюсь! – говорит Дима ледяным тоном, слышать который от ребенка страшно. Он бросает мне вызов и застает меня врасплох.

Пнув полусобранный самокат, нарочито громко хлопает дверью и взбегает вверх по лестнице. Я слышу его частое дыхание.

– Тебе плохо? – кричу, открывая дверь прихожей.

– Да, – отвечает он, – мне плохо. Когда ты уберешься отсюда, мне станет намного лучше.


***


К Людмиле Михайловне меня не пустили. Стоило сначала позвонить, и тогда мне бы сказали, что ей стало хуже и она в реанимации. Сердобольная медсестра позволила мне написать записку, вернее, отчет о сегодняшнем дне, и обещала прочесть его, как только больная проснется.

Когда я вернулась домой, то обнаружила, что Дима пропал. Отвечающая за него соседка мирно спала у себя дома. Доверия к ней нет никакого.

– Пропал? Да что вы! Ведь только что тут был… Наверное, с друзьями играет.

Приходится усомниться в проницательности Людмилы Михайловны, раз она доверяет ребенка такой родне.

Не раздумывая, я набрала номер Игоря, хотя толком не знала, что именно собираюсь ему сказать. Пропал ли Дима? Ведь ему одиннадцать лет. Что позволяют детям его возраста? Может, и правда пошел к друзьям, как делает каждый день. Ведь я ничего не знаю о его жизни, да и о детях вообще. Мне сказали, что его друзья разъехались на каникулы. Как назло, Игорь не ответил, и я оставила сообщение, в который раз подтвердившее мое несоответствие признанным психическим нормам.

– Игорь, привет. Все в порядке, не волнуйся, но позвони мне, как только получишь это сообщение. Срочно.

Да уж.

Самокат валяется в траве около беседки. Сквозь виноградные ветви виднеется фасад дома номер шестьдесят три. А что, если Дима там? Смогу ли я зайти к чудовищу? Вот так, сразу, без подготовки.

Раздвинув ветви, я присмотрелась к ярко-красной входной двери соседнего дома. Чувствуется женская рука: мелкие детали продуманы с таким вниманием, что завидно. Ухоженный сад, по сторонам лестницы горшки с цветами. Трудно представить чудовище посреди этого цветочного великолепия.

– Нравится?

Отшатнувшись, я наткнулась на опору беседки и вцепилась в нее, готовясь к побегу. Прямо на вокзал, на поезд, потом на самолет. Мой так называемый «отпуск» оказался очень плохой затеей.

– Простите, я вас напугала, – рассмеялась молодая женщина, снимая садовые перчатки. – Вы, наверное, Лара.

– Я ищу Диму. – Задерживаю дыхание, надеясь, что сердце перестанет бешено кувыркаться в груди. – Я вернулась домой, а его нет.

– Если он и прячется, то не у нас. – Женщина оглянулась на дом, и лицо ее отразило глубокую печаль. – У нас с мужем нет детей, так что Диме незачем к нам приходить.

Она плотно сжала губы и наклонилась вперед, вырывая из земли стебли крапивы.

«У нас с мужем нет детей».

Неужели это и есть справедливость? Судьба наказала чудовище за то, что он меня не спас. Я умирала от страха, умоляла о спасении, а он не помог. Мне должно стать легче от мысли, что у него нет детей. Он хоть как-то наказан. Судьба его покарала, только мне почему-то не становится от этого легче.

– Зайдите к Тальковым в пятидесятый, у них сыну двенадцать лет, они с Димой часто играют. У него здесь несколько друзей, но большинство уехало на каникулы.