– Мы это и без тебя знаем, – сказала Лола.

И сестры ушли.

– Ей действительно нужна хорошая песня, – вздохнул Андрей.

– Вот и напиши.

И я спросил у портье, можно ли воспользоваться пианино в ресторане, пока там никого нет.

– Зачем вам ресторан? Синьор Луиджи велел, если понадобится инструмент, открыть для вас зал «Карузо».

Портье взял ключ и отвел нас в небольшой полукруглый зал, где стояли кресла, белый рояль, а на стене висела медная дощечка: «В этом зале в 1919 году пел Энрико Карузо».

Андрей сел за рояль, а я пошел спать.

Вечером меня разбудил Валера и спросил, не знаю ли я, где Петров. Я сказал: «Думаю, что знаю».

И не ошибся. Андрей все еще сидел в зале Карузо за белым роялем.

– У тебя совесть есть? – возмутился Валера. – Человек первый раз в Италии, а ты его усадил в гостинице на целый день!

– Гия Канчели всегда говорит, что Данелия садист и тиран, – наябедничал Андрей.

– Значит, он разбирается в людях. Ладно, пойду, скажу Сизову, что великий Андрей Петров жив, здоров и уже вовсю вкалывает.

Валера ушел.

– Послушай, что получилось, – Андрей сыграл и пропел, читая слова по бумажке. (Поет Андрей Петров – прости меня, Андрюша – не очень.)

– Ну, что?

– Замечательно! После Энрико Карузо в этом зале вряд ли кто-нибудь пел лучше!

– Я спрашиваю, как мелодия?

– Неплохо. Но я бы еще поискал. (Фраза, которую я произношу всегда.)

– Ну не успею я! Не напишу я за пять минут шлягер!

– Дай-ка слова. – Я посмотрел текст, и, благо, итальянский читается, как пишется, вспомнил:

– Ты куда-нибудь вставил вальс, который мы выкинули из фильма «Тридцать три»?

К фильму «Тридцать три» Андрей написал вальс, мелодичный, нежный. Но, сколько я его ни пытался вставить в фильм, он никак не сочетался с тем, что происходило на экране.

– Кажется, нет.

– Сыграй. Я думаю, он может подойти.

Андрей сыграл и спел. Слова легли как родные.

– Все! Иди смотри Вечный город, маэстро Андрюша! Заслужил!

Я позвонил Вивьен. Трубку взяла старушка Роза, она сказала, что Вивьен нет, и спросила, что передать? Я сказал, что песню для Лолы маэстро написал и что ноты я оставлю у портье, пусть кто-нибудь их заберет.

Утром, когда я завтракал, ко мне подошел официант и сказал, что какие-то две дамы спрашивают синьора Петрова. В баре ждали Вивьен и Наташка.

– А где маэстро Андрюша? – спросила Вивьен.

– Маэстро Андрюша осматривает Рим.

– Скажи ему, что музыка – бене! – сказала Наташка и протянула мне красивую плоскую коробку:

– Отдай маэстро.

– Что это?

– Галстук! – сказала Наташка. – Старушка Роза сказала: «От человека зависит, быть войне или нет на этой планете, а на нем галстук за двадцать центов!» Это – «Армани»! Только ты отдай – мы проверим!

Галстук я отдал.

– Напрасно ты его взял, – сказал Андрей. – Зачем мне такой пижонский галстук?

Но через пятнадцать лет, в программе «Время» я увидел, что когда в Кремле Брежнев вручал композитору Петрову орден, на юбиляре красовался галстук от «Армани», который подарили благодарные римские проститутки за выкинутый вальс из фильма «Тридцать три»!

^{>Андрей Петров (маэстро Андрюша) и я}

Я был молод и был влюблен. Она тоже. Звала она меня «Гий», потому что считала, что «Гия» – это женское имя. Мы каждый день встречались, ходили в кино или гуляли по улицам. Была зима, но на танцы или куда-нибудь еще мы пойти не могли: отец у Вали был строгий и запирал ее платья (их было два). И снять пальто Валя не могла, под пальто были только лифчик и трусики. Но целоваться в подъезде это нам не мешало, чем мы и занимались.

Пришел я со свидания домой – у нас гости, сидят, ужинают. Поздоровался.