Чем дальше ехали, тем меньше таких вещей встречалось. В основном, лежали огромные камни, куски статуй, городские коммуникации, элементы разрушенных стен каменных домов, машины, механизмы, поваленные деревья, навалы земли. Насыпи конца и краю не было видно.

Решили пока ехать так, потому что рядом с насыпью было подобие ровной поверхности. Для телеги было удобнее, хотя отскочившие от общей кучи огромные камни все же приходилось объезжать.

Примерно через час движения выпросившийся идти чуть впереди всех один из пацанов Нила вдруг остановился, потом опрометью бросился назад, громко крича: «Человек, человек!»

Это было удивительное зрелище: на огромном камне, поджав ноги и странно держа руки щепотью в разные стороны, неподвижно сидел странно одетый мужчина.

Когда Кощей и компания приблизились, мужчина очнулся, спрыгнул с камня и поклонился, держа руки у груди.

– Индус. Вот не сойти мне с места, индус, – пробормотал Кощей и поклонился в ответ.

Индус не шевелился и молчал, пока прибывшие с удивлением рассматривали его красочное одеяние, головной убор и большую цветную сумку-котомку через плечо.

– Батюшка, а кто это – индус?

– Народность такая. Хорошие люди, интересные. Я когда-то хорошо знаком был с одним индусом, он неплохо говорил по-русски. И ходил он точно в такой одежде. На юбку похожее – это дхоти. Делается из большого куска ткани, который умело складывают. А длинная рубаха – это курта.

– А на голове-то что накручено. Даже моя Матрена, когда из бани идет, не так накручивает.

– Ну, тебя, старый, – Матрена сделала вид, что обиделась.

Услышав знакомые слова, индус чуть встрепенулся и произнес:

– Дхоти, курта.

– Значит, точно индус. Опять загадка, как с ним общаться. Утерял я навыки понимать языки.

Индус, видимо, решил, что дал достаточно времени пришельцам для ознакомления, чуть поклонился, приложив руку к груди. Потом долго с патетикой что-то говорил, показывая на окружение, на насыпь, на небо. Прикладывал руки к сердцу, лбу, показывал, что плачет, потом резко замолчал, видимо решив, что пора высказаться второй стороне.

Кощей откашлялся, ткнул пальцев себе в грудь и проговорил:

– Ко-щей. Ко-щей.

– Ка-си.

–Ну, пусть будет Каси, – буркнул Кощей, – а ты? Ты кто?

Индус, видимо, понял и произнес, ткнув себя пальцем в грудь:

– Лакшай.

– Хм-м. Отлично, Лакшай. Ну, что, Лакшай, понять друг друга мы не можем. Я, конечно, понимаю, что ты потрясен небесами и все такое. Мы сами такие – растерянные, то есть. Что делать-то думаешь?

Кощей изо всех сил пытался пантомимой донести до индуса свой вопрос. Лакшай не очень понимал.

За дело принялась Матрена. Она по-женски мудро решила, что иноземец наверняка давно не ел, значит, хочет кушать. Дела только на сытый желудок можно делать. Покопавшись в мешках на телеге, она поднесла индусу изрядно подсохший хлеб, печенный еще дома, и пареную репу.

Лакшай, бросив взгляд на Кощея, которого признал за главного, принял подношение и с наслаждением втянул его запах.

– Ты кушай, кушай, Лакшай. Давайте уж и мы перекусим, раз все равно остановились.

Бедный индус очень хотел есть аккуратно и медленно, но сам не заметил, как все проглотил. Сердобольная Матрена и ее дочка разложили на большом плате нехитрую еду, и только подкладывали кусочки бедным найденышам Магде и Лакшаю. Им-то хоть повезло, что они все вместе, а этим несчастным совсем тяжко.

Когда уже стали собираться в дальнейший путь, Вулкан и Ночка заволновались, глядя в лес, что был по правую руку. Вулкан недовольно фыркал, Ночка пыталась изобразить грозное рычание. Глядя на них, лошадь Нила Рыжуха тоже недовольно заржала. Кощей с мечом в руке и Нил с топором насторожились.