Трудно было бы найти лучшего представителя британской молодежи, чем этот сероглазый молодой человек, белокурый, с широкой грудью и тонкой талией, обладавший силою быка, грацией и проворством оленя. У него было типичнейшее англосаксонское лицо, открытое, с широкой переносицей, с едва пробивающимися усами, которые были светлее его загорелых щек. Застенчивый и сильный, он был из тех людей, которые говорят очень мало, да и то, что говорят, выражают плохо, но делают больше, чем все ораторы и писатели, взятые вместе.

– Неужели Джэк Гаррауэй еще не готов? – пробормотал он, поглядывая на потолок: – уже одиннадцатый час.

Он зевнул, взял кочергу, встал на стул и трижды ударил ею в потолок. Из верхней комнаты послышались три ответных удара. Димсдэл слез со стула и неторопливо снял пиджак и жилет. На лестнице раздались торопливые шаги, в комнату вошел худощавый мускулистый молодой человек среднего роста. Он тоже снял пиджак и жилет и надел боксерские перчатки. Димсдэл также надел перчатки и, красивый и мужественный, стал посреди комнаты.

– Наноси первый удар, Джэк. Вот сюда, – и рукою в толстой перчатке он коснулся своего лба.

Джэк стал в позицию и, размахнувшись, нанес удар в указанное место. Димсдэл ласково улыбнулся и покачал головой.

– Так не годится, – сказал он.

– Я бил изо всех сил, – оправдываясь, говорил тот.

– Не годится. Попробуй еще раз.

Гость понатужился и из последних сил ударил еще раз.

Димсдэл опять печально покачал головой.

– Ты не понимаешь, как нужно бить, – сказал он. – Надо вот как.

Он ринулся вперед, послышался резкий звук, и гость, пролетев через всю комнату, чуть не вышиб дверь своим черепом.

– Вот как нужно бить, – совершенно спокойно сказал Димсдэл.

– Да, так надо бить, – повторил гость, потирая голову. – Все это было дьявольски интересно, но я думаю, что я лучше понял бы, если бы ты показал мне на ком-нибудь другом. Такой удар – нечто среднее между взрывом порохового погреба и землетрясением.

Его наставник мрачно улыбнулся.

– Только так и можно научиться, – сказал он.

В то время, как в комнате у студента разыгрывалась эта сцена, пожилой, среднего роста толстяк медленно шел по Гау-Стрит, следя за номерами домов. На его большом красном лице сияли черные проницательные глаза, не лишенные скептической иронии. Но при этом в нем проглядывала не утраченная с годами мальчишеская веселость.

Дойдя до тринадцатого номера, он остановился и постучал в дверь набалдашником трости.

– Миссис Мак-Гэвиш? – спросил он вышедшую на его стук женщину.

– Да, это я, сэр.

Если я не ошибаюсь, у вас живет мистер Димсдэл?

– На третьем этаже, сэр.

– Что, он дома?

Женщина подозрительно посмотрела на него.

– Вы хотите получить с него по счету? – спросила она.

– По счету, добрая женщина? Нисколько. Меня зовут доктор Димсдэл. Я отец этого молодого человека, и приехал из Лондона, чтобы повидаться с ним. Я надеюсь, он не переутомляется от занятий науками.

Легкая улыбка заиграла на губах у женщины.

– Не думаю, сэр, – ответила она.

– Ну, хорошо, хорошо. Третий этаж, вы говорите? Он не ждет меня так рано. Я застану милого мальчишку за работой.

Бодрый маленький человечек, тяжело ступая, поднялся по лестнице до первой площадки и остановился.

– Боже мой! – пробормотал он, – кто-то выбивает ковры. Неужели они думают, что мой бедный Том может заниматься при таком шуме?

На второй площадке шум удвоился.

– Да здесь, должно быть, танцкласс, – решил доктор.

Дойдя до двери комнаты, где жил его сын, он уже не сомневался, откуда шел этот шум. Раздавались топот, шарканье, пыхтение, а по временам и глухие удары, будто кто-то бился головой о мешок, набитый мягкой шерстью.