Соломон уверенно потопал к центральной розе на персидском ковре, я же занял позицию за его левым плечом.

– Мистер О’Нил? – начал Соломон. – К вам Лэнг.

Ноль реакции.

О’Нил – если это и вправду было его настоящее имя, в чем я лично очень сомневался, – выглядел точь-в-точь как все люди, сидящие за большими письменными столами. Говорят, что собачники рано или поздно становятся похожими на своих питомцев, но, по-моему, то же самое можно сказать и о письменных столах и их хозяевах. Физиономия у О’Нила была большая и плоская, обрамленная большими и плоскими ушами. Даже отсутствие растительности как нельзя лучше соответствовало ослепительному блеску французской полировки. Одет О’Нил был в дорогущую рубашку, но вот пиджак нигде поблизости не маячил.

– Кажется, мы договаривались на девять тридцать, – сказал О’Нил, не поднимая головы и даже не взглянув на часы.

Это был какой-то абсолютно неправдоподобный голос. Изо всех сил стремившийся к патрицианской вялости, но не дотягивавший до нее добрую милю, а то и больше. В голосе звучала такая вымученность, что при других обстоятельствах я, возможно, и посочувствовал бы мистеру О’Нилу. Если это и вправду его настоящее имя. В чем я лично очень сомневался.

– Пробки, – ответил Соломон. – Мы и так спешили изо всех сил.

И уставился в окно, словно давая понять, что на этом его миссия окончена. О’Нил внимательно посмотрел на него, мельком глянул на меня и вернулся к представлению под названием «Очень-очень важные бумаги».

После того как Соломон благополучно доставил меня по адресу и неприятности ему более не грозили, я решил, что пора бы заявить о себе.

– Доброе утро, мистер О’Нил, – произнес я идиотски громким голосом. Звук рикошетом отскочил от дальней стенки. – Мне очень жаль. Наверное, сейчас не самое удобное время. У меня, вы знаете, то же самое. Может, моя секретарша договорится с вашей на другой день? А может, они и пообедают где-нибудь вместе? В самом деле, почему бы и нет? А я, пожалуй, пойду.

Скрежетнув зубами, О’Нил впился в меня тем, что ему, очевидно, казалось пронизывающим взором.

Явно перестаравшись, он отложил бумаги в сторону и оперся ладонями о стол. Но тут же спрятал их под стол, явно выведенный из себя интересом, с каким я наблюдал за его манипуляциями.

– Мистер Лэнг, вы хоть понимаете, где находитесь? – И О’Нил отработанным движением поджал губы.

– Разумеется, понимаю, мистер О’Нил. Я нахожусь в комнате номер С188.

– Вы в Министерстве обороны!

– Хм… Тоже неплохо. А стулья здесь имеются?

Еще раз опалив меня взглядом, он дернул головой в сторону Соломона, который мигом выволок на середину ковра нечто стилизованное под английский ампир. Я не двинулся с места.

– Присаживайтесь, мистер Лэнг.

– Спасибо, я постою.

Вот теперь он был ошарашен по-настоящему. В свое время мы не раз проделывали этот фокус с нашим учителем географии. Ровно через два семестра он покинул нас, став священником где-то на Гебридских островах.

– Скажите, что вам известно об Александре Вульфе?

Снова опершись о стол, О’Нил слегка подался вперед, и я уловил блеск очень золотых часов. Чересчур золотых для настоящего золота.

– О каком именно? Он нахмурился.

– Что значит «о каком именно»? Скольких Александров Вульфов вы знаете?

Я пошевелил губами, словно подсчитывая в уме.

– Пятерых.

О’Нил раздраженно выдохнул через нос. Ну-ну, солдатик, зачем же так нервничать?

– У Александра Вульфа, о котором я говорю, – продолжил он тем особым тоном саркастического педантизма, на который рано или поздно скатывается любой англичанин, сидящий за письменным столом, – собственный дом на Лайалл-стрит, в Белгравии.