В просторном кабинете в торце длинного стола сидел начальник следственного управления МУРа генерал Иван Иванович Кошелев. До пенсии ему оставался год, и уйти на нее он хотел с честью. Поэтому каждодневно доказывал себе и подчиненным, что работает с огоньком, не жалеет здоровья и сил. На самом деле ему уже все было до фонаря, и он отрабатывал последние месяцы. В мечтах думал об охоте, рыбалке, грибных походах и двух озорных внуках.

Разговор с прокурором его взбодрил, рассердил, и под горячую руку он вызвал Максимова. Информацию о побеге Краснова он получил одним из первых. Раньше прокурора.

Полковник стоял перед генералом навытяжку и редко дышал. В жизни они были друзьями, но по работе Кошелев Максимову спуску не давал – требовал по дружбе втрое больше, чем с остальных. Полковник в свою очередь наседал на подчиненных – Фомина, Нечаева и Долгова.

В эти минуты генерал был грозен как никогда и дышал если не огнем, то паром. Он глубоко затянулся сигаретой, выпустил сизую струю и, не смотря Максимову в глаза, произнес:

– Садись, пожалуйста, – указал на ближний стул возле стола.

Полковник знал, если шеф не смотрит в лицо, значит, жди неприятностей. Приготовился к худшему. Думал, что до отставки, понижения в должности и звании не дойдет, но о строгаче мыслишки проскакивали. Он прошел к указанному стулу и сел на краешек.

– Ну, – дыхнул дымом генерал, – жду объяснений.

Максимов решил идти в атаку и начал:

– Не ожидали мы, что Краснов сбежит. Запросто могли подстрелить в ногу или в спину, но не стали этого делать. Будь на его месте другой – так бы и поступили.

– Почему не стали? – Кошелев смотрел в глаза полковнику, и тот чувствовал его тяжелый взгляд. Взгляд человека, наделенного огромной властью.

– Я считаю, что доказательства, обнаруженные нами, не вполне весомые. Вина Краснова не доказана судом, он только подозреваемый, и я счел невозможным применять к нему оружия. Я и мои подчиненные действовали адекватно. Он же в нас не стрелял.

– Как не стрелял? Из объяснительной командира группы быстрого реагирования видно, что выстрел был.

– Я объяснительной написать не успел – времени не было, а этого вашего командира в кабинете Германа не было. Краснов выхватил пистолет и перебил пулей цепь наручников. Он мог нас всех там уложить, если бы захотел, но не сделал этого.

– Знаю я, у кого он пистолет вырвал, – Кошелев начал злиться. – Растяпы. Впятером не смогли удержать одного парня, прикованного к руке опера. – Генерал с досады махнул рукой, расстроился, вмял в пепельницу окурок и уставился в окно.

– Ты же помнишь Краснова, Иван Иванович, он здоровенный сукин сын, сильный, тренированный. А мы ночь не спали, голодные, от усталости шатаемся. Конечно, он нас поломал.

– Вдумайся, Коля, в свои слова, – злился Кошелев, – один – пятерых. Где это видано? Он что, Тайсон, Холлефильд, Саша Карелин? Он обычный сыщик.

Максимов насупился.

– Ну ладно, облажались вы крупно. Теперь расскажи о своих версиях.

– Нет версий. Либо Краснов убил и все улики – правда, либо не убивал и все липа. Я склонен верить ему. Он говорит, что не убивал.

– Почему? – генерал пронзительно взглянул на полковника.

– Не тот он человек. Я с ним много лет работал, знаю его наизусть. Не мог он пойти на спланированное ограбление и убийство.

– Люди меняются.

– Возможно, но… И улики уж больно явные.

– Как?

– Пистолет он мог выбросить, а не сделал этого. Он не обкурившийся юнец, не лох, он бывший опер МУРА, знает, что пушка – главная улика, и избавился бы от нее в первые минуты после убийства. Ан нет. Держит ее в багажнике машины.