Смеюсь.

— Вообще отказалась? Тогда она же голодная, Макс.

— И не только она, — усмехается муж. — Эти три часа были длинными. В следующий раз я привезу орущего ребенка к тебе на съемку, Аня, — говорит строго.

Я делаю вид, что не тушуюсь от его голоса.

— Хорошо. Спасибо тебе, — благодарю искренне. — Пообедаешь с нами? Мы только сделали заказ.

Максим смотрит на часы.

— Да, успеваю. Привет, Диана.

— Добрый день, — улыбается та, мгновенно оробев.

Он по-прежнему одинаково действует на всех моих подруг, и если раньше это вызывало горячую ревность, то теперь — больше сухое раздражение. Сколько можно кипеть? Надежда его очаровать давно испарилась.

Присаживаемся за стол. Я отворачиваюсь, прикрываюсь пеленкой и прикладываю дочь к груди.

Максим мажет по нам глазами, чуть сжимает зубы и берет меню. Ему не нравится, что я кормлю Виту в общественных местах, еще меньше — что езжу на работу и участвую в съемках. Спорить с ним трудно, но другого выхода нет: если я не буду учиться и работать, навсегда останусь домашней зверюшкой, как Луна, которую в свободное время он не против погладить.

Нам приносят блюда, Максим принимается за еду, Диана тоже ковыряет вилкой в тарелке.

— Чуть не забыл, твоя мама звонила, — произносит Максим. — Слушай, Ань, она зовет меня теперь исключительно «господин Одинцов». Давно в нашей семье взялись эти низкопоклоннические вещи?

Он сказал «в нашей семье», потому что мои родные теперь тоже к ней относятся. Говорю же, клан.

— После вашей ссоры, когда Вита родилась. Вообще-то уже полгода.

— Да? — хмурится он. — В тот момент меня повысили до господина?

Диана смеется, я тоже улыбаюсь. Пожимаю плечами.

— Или понизили? Она ведь тем самым дает понять, что я ей не нравлюсь, — догадывается мой образованный муж.

— Что ты недалекий высокомерный сноб, — подсказываю я.

— Вот как.

Прыскаю.

— Прости. Ты же знаешь маму. Либо делаешь, как она скажет, либо становишься недалеким.

— А что случилось? — спрашивает Диана.

— После родов мама приехала помогать с Витой. Первый месяц был тяжеленьким, дочка родилась раньше срока и была совсем крошкой. У нее не было сил сосать молоко, я таскалась с этими молокоотсосами, пытаясь наладить процесс. Мама же вынесла мне весь мозг, и когда Максим в очередной раз приехал с работы, а я в слезах, он просто взял ей билет обратно.

— Ничего себе!

— Мама прожила у нас пять дней и больше с тех пор не приезжала ни разу. — Опускаю глаза и добавляю с легкой улыбкой: — А Максим из любимого зятя превратился в господина.

Макс тем временем успевает доесть салат. Смотрит на дочку и расплывается в улыбке. Вита налопалась и сидит у меня на коленях, крутит в руках погремушку. Поймав взгляд отца, улыбается, а потом визжит от радости. Тянет ручки.

— Вита, погоди, дай папе поесть. Он только сел.

— Все нормально. — Максим поднимается и берет дочь. — Поешь сама, тощая стала, одни глаза и ноги, — отчитывает меня беззлобно. Возвращается на свое место. — То ли дело вот эта булочка, да? Вот это щеки, идеальной формы. — Он наклоняется и зацеловывает Виту в шею, та снова визжит от восторга.

Любит его. Очень любит.

В груди сладко ноет тут же. Я смотрю на этих двоих и не могу проглотить кусочек курицы, который до этого жевала. Не могу привыкнуть. Не получается. Каждый день вижу, как Макс с дочерью возится, и каждый раз до слез прошибает. Все опасаюсь подвоха, какого-то сюрприза неприятного.

Но какие уж тут сюрпризы! Он ее ждал. Если начистоту, он ждал ее больше, чем я.

Моя дочь растет в любви и обожании. Она... даже не представляет себе ситуацию, чтобы папа ее проигнорировал, чтобы не улыбнулся и не затискал. Он другой с ней. Для всех, в том числе домашних, есть один Макс Одинцов — суровый, ответственный, вечно погруженный в дела. И только для этой девчушки существует вариант номер два — папа Виты.