И который безропотно идет в душ. А потом, переодевшись в домашнее, набирает с Витой ванну в большом санузле. Я же... прихожу в его ванную, чтобы собрать грязную одежду. Стиркой в семье занимаюсь я. После того как испортила пару его кашемировых свитеров, научилась выбирать нужные режимы на машинке.

Отношу вещи в прачечную. Когда оказываюсь наедине с собой, наклоняюсь и украдкой вдыхаю запах с рубашки. Улавливаю оттенок женских духов, а позже, при сортировке, нахожу длинный темный волос. Вытягиваю, смотрю. Губу кусаю нервно от досады.

Козел. Он даже не старается.

Взяв себя в руки, я поднимаюсь на второй этаж. Сама себе бормочу беззвучно: «Это все в стирку, уберем, смоем. А в домашней одежде он пахнет хорошо, вкусно. Он... полностью наш с дочерью».

Заруливаю на скорости в большую ванную — вдруг что нужно? — и застываю в дверях, растерявшись. Потому что именно в этот момент Максим стягивает майку, эффектно так, через голову. Будто спецом выпендривается, хотя в мою сторону не смотрит и о моем приближении не знал.

Смотрю на его плечи, на татуировку в виде цыганского колеса.

Тотчас накрывает. Нутро до боли скручивает жуткой, нечеловеческой ревностью.

Я как-то резко краснею, потому что не готова видеть мужа без одежды. Потому что слишком хорошо он выглядит, а еще... потому что его рубашка воняет дорогими духами. Я даже запах этот чертов знаю: подруга рекламировала их прошлым летом, ей бренд надарил пробников, она присылала мне.

Пульс ускоряется до безумия, я как-то сразу обмираю. Максим же, раздетый до пояса, смеется.

— Я научил Виту брызгать из утки, — хвастается мне. — У нас есть здесь взрослое полотенце? Потому что я весь мокрый.

Дочка с остервенением сжимает уже пустую резиновую игрушку и понять не может, куда пропала вода.

— Дам свое, — выпаливаю я и прохожу в ванную.

Тут тепло от пара. Даже жарко. Позади Максим без футболки.

Хочу пояснить: у него дома не принято ходить полураздетым, я ни разу не видела, чтобы он вышел из своей спальни в трусах. Мы живем в соседних комнатах, у каждого своя ванная. У него маленькая, где душевая и тумба. У меня — эта, просторная, светлая.

Господи, кому расскажи — обхохочешься. Год женаты, а шугаюсь вида полуголого мужа.

Открываю шкаф, достаю полотенце и протягиваю Максиму. Наши пальцы касаются, я впиваюсь глазами в его грудь. Опускаю их ниже по плоскому животу, к пупу, вокруг которого широкая дорожка коротких волос. Отворачиваюсь.

Макс тем временем набирает в брызгалку воды, и Вита дает новый залп струей, вновь в него, следом в меня.

Отец тут же дает ей сдачи! То есть брызгает легонько, дочка громко чихает дважды, а потом хохочет! Мы вновь переглядываемся и застываем от умиления.

Сердце разорвано на куски. В груди крошево. Минуту назад я мечтала о разводе и не видеть Максима никогда. Сейчас — люблю всем сердцем.

Звонят в дверь.

— Доставка, наверное. Я приму.

Выхожу из ванной. Шепчу себе: «Тряпка, ничтожество. Он другую только что пялил, а у тебя пальцы горят от желания его потрогать. Да что с тобой происходит! Очнись!»

Никогда. Никогда на свете! Крыша тем временем подъезжает.

Я принимаю пакеты с едой, ставлю на стол. Наверх больше не спешу.

А когда поднимаюсь, Максим уже вытирает дочку большим махровым полотенцем с ушками. Он по-прежнему без майки, и я смотрю только на Виту.

— Там еду привезли, давай дальше я сама, — помогаю ему.

— Ань, — говорит он, — посидишь со мной, пока ем?

Странно. Обычно на этом моменте мы прощаемся до утра.

— Ладно. Уложу только.

Переодеваю малышку в пижаму и, подсушив ей волосы, укладываю спать у себя. Накупавшись, Вита быстро засыпает на груди. Игры с папой ее особенно выматывают, мы то тряпочки перекладываем, то книжки смотрим, а с Максом у нее активити.