– Это утешает, но там не будет тебя, и это угнетает. А верность обеспечена твоей лояльностью к компании. Дорогая, ты же не позволишь ей лишиться части контингента, состоящего из мускульных особей? Я не Отелло, женщин не душу, так и знай! Я мужикам за косые взгляды в твою сторону всем шеи сверну. Всех убью, один останусь, и это будет твоя вина!

– Идём, «угнетённый», время не резиновое, каюта не осмотрена, кровать не проверена, да и обед стынет. Мне совесть не позволит отправить тебя голодным, а на свернутые шеи плевать с орбиты.

Подключив чип-карту к проекционному столу, Богдан второй час кряду пытался разобраться в номенклатуре присланных с центрального участка грузов. Высветив заверенную заявку, накладную и акт приёмки-передачи товара, он тихо матерился через плотно сжатые зубы. Кладовщик Михеич, в миру звавшийся Ольгердом Михайловичем Михельсоном и являвший собой яркий образчик смешения кровей нескольких народов с разных планет, хотя с преобладанием фамильной еврейской части руды, и царствующим на костистом лице орлиным носом, незаметно слился в тёмный угол и не отсвечивал. Выходец с Синая шестым чувством улавливал, что для здоровья ему будет полезней молчать и лишний раз не вякать, иначе доведённый до ручки начальник участка примется кулаками рихтовать оригинальный образец для голофото. Хоть он лично ни в чём не виноват и совесть его чиста, аки горная вода, но змеиное племя снабженцев измазало репутацию несчастного еврея в нехороших отходах жизнедеятельности. Нехорошие люди, порой Михеичу становилось стыдно за свою принадлежность к властителям складких закромов. Вот за что его так подставляют? За что, Господи?

– Михеич, где тебя Пустота носит?! – рявкнули от стола.

– Здеся я, – вознося молитву всем известным богам, явил свой лик начальник склада.

– «Здеся», – передразнил Богдан, – дуй сюда…

Окончание фразы не приводится из морально-этических соображений, тем паче даже предлоги в ней несли яркую эмоциональную окраску. Видя, что гнев направлен в безбрежные просторы космоса и нацелен на поцов, сидящих за многие парсеки от заброшенного медвежьего угла неприметной галактической стройки, с характеристикой коллег Михеич согласился и на себя тираду не примерял.

– Так, – ткнув пальцем в центр висящей в воздухе голопроекции, Богдан провел светящуюся черту под номерами контейнера и пломбы, которой был опечатан «отстрелянный» на участок груз. – Сверяй, Михеич.

Жестом, свойственным сказочному волшебнику, а не двухметровому белобрысому громиле-викингу с орлиным шнобелем и масляными воловьими глазами, в которых застыла тысячелетняя скорбь еврейского народа, Михеич подвесил над столом снимки снятых с контейнеров пломб.

– Сходятся, – совместив номера и не обнаружив между порядком буквенно-цифровых рядов расхождений, уведомил он.

– Хорошо, – почесав затылок, процедил Богдан. – Плохо, что эти писульки не сходятся!

Кулак Северова пробил голографическое изображения накладной и счёта-фактуры.

– Пустоту их за ногу, где генераторы, я спрашиваю?! Где, мать их, расходники, регенерационные патроны и фильтры очистки, где монтажные камеры, газовые разрядники и топливные элементы? Где, я тебя спрашиваю? На кой ляд нам сдался солнечный парус и силовые установки внешних полей? А малые корректировщики и автономные навесные двигатели в какой анус запихивать прикажешь? Энергию где брать и жрать мы что будем, а? Молчишь?! Вот же хрень собачья!

Конец ознакомительного фрагмента.