– Но вы сами понимаете, что невозможно поймать тех людей, которых в районе поисков уже нет. Да, бандиты не имели транспорта, но пешком им было даже проще уйти из опасной зоны. Моя рота постоянно отдалялась от поселка и не могла эффективно выполнять задание, так как росло расстояние между солдатами, отделениями, взводами. В конце концов настал момент, когда дальнейшее продвижение стало невозможным. Я приказал двум взводам разбиться на отделения с бронетранспортерами и мотоциклами и блокировать участок, самый подходящий для прохода бандитов, от северного леса через окраину Боровки до железнодорожного моста. Двум другим взводам необходимо было усилить охрану объектов в Копино, главным образом района железнодорожной станции и действующих фабрик. Из них же были выделены патрули. Но мое подразделение нести службу в этом режиме не сможет. Уже завтра мне придется отзывать взводы блокирования рубежа. Солдатам нужен отдых. Охрану в связи с изменившейся обстановкой надо усилить второй ротой либо подразделением СС, что было бы гораздо эффективней.

Унтерштурмфюрер указал ему на телефон:

– Звони!

Командир охранной роты опешил:

– Не понял.

– Ты предлагаешь запросить помощь, так звони в Харьков, а хочешь – в Ровно и требуй, чтобы прислали войска для поддержки.

– Извините, это в мою компетенцию не входит.

– А где, кстати, комендант и его заместитель?

– Я их видел на месте крушения эшелона. Видимо, они на станции, но точно не знаю.

– А где ваш заместитель?

– Лейтенант Ганс Кантор находится в одном из взводов блокирования рубежа.

– Хоть этот при деле.

Объявились и комендант с заместителем. Не прошло и пары минут, как вспомнили о них. Они зашли в кабинет эсэсовца усталые, грязные.

– Какие успехи, Арман? – спросил унтерштурмфюрер коменданта поселка.

– Все плохо, Брунс. У светофора действовала профессионально подготовленная, весьма малочисленная группа бандитов. После подрыва из всего эшелона каким-то чудом выжила паровозная бригада. Машинист и помощник не пострадали, кочегар повредил ногу. Это притом, что солдат, находившийся рядом с ними, погиб. Мы встретили этих людей. Они рассказали о бандитах. По их словам выходит, что в подрыве эшелона участвовали не более десяти человек.

– Значит, диверсанты оставили их в живых?

– Да.

– Почему?

– Потому, что они принуждены работать на нас.

– Это не так. В бригаде были люди, действительно изъявившие желание работать на великую Германию.

– Но партизаны или диверсанты этого не знают. А члены бригады, понятно, не стали особо распространяться о себе.

– Значит, десять человек?

– Да, Брунс. Или около того.

Унтерштурмфюрер повернулся к командиру охранной роты.

– Сколько у тебя людей, обер-лейтенант?

– По списку сто тридцать восемь, герр унтерштурмфюрер.

– А в полиции?

– Тридцать шесть, – ответил Ленц.

– И нас пятеро. Я имею в виду себя, коменданта, заместителя и водителей. Это выходит сто восемьдесят военнослужащих. Имея столько хорошо вооруженных солдат и полицейских, бронетехнику, мотоциклы, ты хочешь просить поддержки? Против десяти диверсантов? Представляешь реакцию начальства, если мы обратимся за помощью, имея такое соотношение сил?

Комендант не знал о разговоре эсэсовца с командиром охранной роты, поэтому осведомился:

– О чем вы, господа?

– У обер-лейтенанта Грубера спроси. А сейчас отдай приказ вернуть все подразделения в поселок. Диверсантов уже не достать, они ушли. Нам же надо продумать варианты их дальнейших действий. Они объявились в районе не для того, чтобы пустить под откос один эшелон. Эти боевики Берии – Сталина могут много хлопот нам доставить, пока мы не перебьем их. Надо просчитать, где может находиться база противника.