Восемь лет назад он чуть было не убил жену, а три года назад их с Бобби арестовали в Сибруке; ее – по общему обвинению, за участие в нелегальной демонстрации, а вот Гарденера уже с куда более серьезной формулировкой: «хранение личного огнестрельного оружия без лицензии». Все остальные вышли под залог. Джима продержали два месяца, и адвокат заявил, что ему еще повезло. Гард поинтересовался у него, каково это – прикуривать от бомбы, готовой взорваться в любую минуту. Тогда адвокат спросил, не угодно ли Джиму обратиться к хорошему психиатру. В ответ Джим послал его самого – и не к врачу, а немного дальше.
Впрочем, ему хватило здравого смысла не участвовать более ни в каких демонстрациях. Хотя бы на это – хватило, да. Обходить их за несколько миль, только бы не отравиться снова. Но стоило напиться, и разум (те жалкие остатки, что пощадил алкоголь) с навязчивой одержимостью возвращался к теме реакторов, отработанных стержней, захороненных контейнеров с отходами, а главное – к невозможности остановить крушение этого мира, едва лишь тот покатится под откос.
Другими словами, к АЭС.
Стоило выпить, и сердце начинало саморазогреваться. АЭС, чертовы АЭС… А что, символично. Тут даже не надо быть Фрейдом, чтобы раскусить: на самом-то деле Гард протестует против реактора в собственном сердце. Что касается системы самоконтроля, она уже вышла из строя, и специалиста, отвечающего за нее, давно бы следовало уволить. Этот козел попросту сидел на рабочем месте, играясь с разными переключателями, и, похоже, не собирался успокаиваться, пока Джима не хватит китайский синдром[25].
Да чтоб им пусто было, этим АЭС!
«Забудь ты о них».
Он честно попытался. Для начала решил подумать о своем вечернем выступлении в Северо-восточном университете. Это невинное развлечение спонсировал сам университет и еще группа, окрестившая себя «Друзьями поэзии». Название наводило на Гарденера страх и трепет. Группы с такими названиями, как правило, сплошь состоят из дамочек преклонного возраста, величающих себя «леди». Творения какого-нибудь Рода Маккуина[26] им куда ближе, нежели стихи Джона Берримена[27], Харта Крейна[28], Рона Каммингса или старины Джеймса Эрика Гарденера, запойного пьянчужки, однажды выстрелившего в собственную жену.
«Вали ты отсюда, Гард. Пошли подальше «Поэтический караван Новой Англии». Забудь про Северо-Восточный университет, про подружек поэзии, про суку Маккардл. Беги, пока не стряслось беды. Настоящей беды. Потому что, если ты здесь останешься, ее точно не миновать. «Луна сделалась как кровь…»[29]
Но будь он проклят, если сбежит обратно в Мэн, поджав хвост! Только не он! И потом, эта сучка…
Патрисия Маккардл. Или Гарденер совершенно не разбирается в стервах, или эта – стерва высшего класса.
В контракте, который она заставила всех подписать, было четко сказано: отрабатывай свой хлеб с маслом – или ни черта не получишь.
– Боже! – Джим закрыл ладонью глаза, тщетно пытаясь отгородиться от усиливающейся мигрени.
Хотя точно знал, что здесь поможет одно-единственное лекарство. И вот оно-то как раз грозило серьезными бедами. Но думать об этом хотелось меньше всего. Вскоре спиртное уже текло рекой, а в небе сворачивалась новая воронка смерча.