Среди израильтян во время пребывания их в Египте колено Левиино, как показано было выше, сохраняло особенную преданность вере отцов. В среде этого колена жило скромное семейство Амрама и Иохаведы[5]. Они ничем особенно не выдавались, кроме, быть может того, что сильнее и целостнее других сохраняли веру отцов и более других старались внедрить ее в своих детей – девочку Мариам и мальчика Аарона. Время это было тяжелое для всего народа. Египетская политика угнетения достигла высшего своего развития. Деспотизм фараонов изыскивал все новые и новые средства для того, чтобы задержать рост молодого народа и сломить его нравственную силу, и не останавливался перед бесчеловечием. Издан был даже кровожадный указ об умерщвлении новорожденных мальчиков, и когда этот указ стал приводиться в исполнение, у Амрама родился второй сын, принеся вместо семейной радости страшное семейное горе. Мальчик был необыкновенно красив, и несчастная мать в течение трех месяцев скрывала его от кровожадных взоров фараоновых слуг. Но скрывать долее было невозможно, и она решилась на отчаянный шаг. Она сделала из тростника корзинку, обмазала ее асфальтом и смолой, чтобы она не пропускала воду, и, положив в нее малютку, с молитвами и слезами опустила драгоценную корзинку в один из каналов Нила, поросших тростником, поручая ее Провидению и легкому надзору двенадцатилетней девочки, сестры бедного мальчика. Папирусный тростник, находимый теперь только гораздо южнее по берегам Белого Нила, в то время рос и по всем широким каналам северной Дельты, где жили израильтяне и где находились в новопостроенных городах летние резиденции двора фараонова. Своей листвой тростник мог защищать мальчика от палящих лучей солнца, а вместе с тем, прикрывая реку, представлял удобное место, где придворные дамы могли купаться без ущерба для женской стыдливости. Все эти обстоятельства послужили орудиями высшего промышления Божия. В это самое время вышла купаться дочь фараона и нашла в тростнике корзинку с плачущим младенцем. Доброе сердце царевны сжалось от боли при виде несчастной участи брошенного ребенка. Она поняла, что это невинная жертва жестокого указа ее отца по отношению к израильтянам и, надеясь на силу отцовской любви к себе, порешила спасти его и даже усыновить. Она взяла кормилицу из израильтянок, которой оказалась мать ребенка Иохаведа, и таким образом Промысл Божий направил житейскую корзинку ребенка к историческому величию и всемирной славе. Когда младенец подрос, царевна взяла его к себе во дворец, официально усыновила его и дала ему имя Моисей, «потому что, – говорила она, – я из воды вынула его».

Библейское повествование не сообщает никаких подробностей из ранней жизни Моисея при фараоновом дворе, и есть лишь слабые указания в преданиях. Так, Иосиф Флавий рассказывает, что он даже в три года был удивительно высок ростом, так что, когда он проходил, все невольно останавливались посмотреть на него. Известие о красоте его подтверждается позднейшим библейским свидетельством, что он был «прекрасен пред Богом» (Деян 7:20). Вместе с тем он был «научен всей мудрости египетской», т. е. получил высшее образование, какое только доступно было жрецам и высшим классам страны, державшим все научные и высшие религиозные познания в секрете от народа, и вообще «был силен в словах и делах» (Деян 7:22).

Дочь фараона находит Моисея

Несмотря на свою принадлежность к царскому дому, Моисей не постоянно находился в близком отношении с членами царской семьи. Время образования его в знаменитой школе «египетской мудрости» при храме Илиопольском, если только он учился там, и периодически совершавшиеся переезды двора в отдаленные Фивы надолго и часто отделяли его от семьи фараоновой. Но более всего отчуждало его от этого двора его глубокое сочувствие к своему страждущему народу. Из роскошных палат фараонова дворца ему еще больнее было смотреть на то унижение и рабство, в котором находился единокровный ему народ, и явственнее слышался стон его братьев. При виде бедствий своего народа ему противным делался блеск раззолоченных дворцов, и он уходил в убогую хижину своих родителей, чтобы утишить бурю своего возмущенного духа. Он «лучше захотел страдать с народом Божиим, нежели иметь временное, греховное наслаждение», и потому даже «отказался называться сыном дочери фараоновой» (Евр 11:24–25). Но среди самого народа он еще ближе увидел его страдания и однажды в порыве негодования убил египетского надзирателя, который жестоко наказывал израильтянина-рабочего, и зарыл его в пески, стараясь скрыть следы своего невольного человекоубийства. Молва, однако же, успела распространиться об этом, и Моисею грозила смертная казнь, назначавшаяся египетскими законами за человеко убийство. Вследствие этого он должен был бежать из страны.