‒ Ну и как тебе? ‒ под конец поинтересовалась она. ‒ Что думаешь?

‒ Думаю, ‒ Шарицкий сделал короткую паузу, а после выдал невозмутимо и твёрдо: ‒ что это глупо. И даже ‒ подло.

Ну, подло, да, подло. Так разве Лиля подобное не заслужила? Разве не она вчера самым коварным образом била Алёну в наиболее уязвимое место? И явно ж не испытывала при этом ни угрызений совести, ни раскаяния. Вот пусть и получает назад.

Хотя, Андрюха прав, глупо намного больше. Но ничего же другого в голову не приходит!

Швырнуть в её окно камнем? М-да, тоже ничуть не умнее. Сказать Глебу якобы по секрету, что видела её с другим, и они не просто рядом стояли, а целовались. Только вряд ли Глеб в это поверит. Лилечка для него ‒ бе-зу-преч-на-я.

‒ А что ты тогда предлагаешь?

‒ Я? ‒ Шарицкий свёл брови, закусил губу. Словно действительно задумался. Точнее, Алёна так решила, что он задумался, а на самом деле… На самом деле, фиг его поймёшь, для чего были все эти гримасы, если потом прозвучало: ‒ Я предлагаю ‒ успокоиться и забыть. ‒ А пока задохнувшаяся от негодования Алёна ловила ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба, он ещё и добавил: ‒ Дело ведь не только в Лиле. Это ж твой Глеб сам её выбрал.

Ещё один! Настолько же наивный и легковерный. Ну почему все парни такие?

‒ Да в том-то и дело, что именно в ней! ‒ возмущённо воскликнула Алёна. ‒ Она же… она же… да она же Глебу просто мозги запудрила. Он и не видит, какая она на самом деле. А она в него вцепилась и не отпускает. Сама к нему постоянно таскается, и звать не надо. И даже… даже спать с ним сразу согласилась.

Шарицкий опять нахмурился.

‒ Думаешь, именно это всё решает?

‒ А нет что ли? ‒ выдохнула Алёна, на что Андрюха уверенно возразил, мотнув головой:

‒ Нет. А если твой Глеб именно такой…

‒ Он не такой! ‒ Алёна не позволила ему договорить, выкрикнула в отчаянии: ‒ Это она! ‒ Голос дрогнул и в глазах защипало: ‒ А ты… ты просто ничего не понимаешь. Потому что ‒ маленький ещё. И глупый.

‒ Ну да, ‒ Шарицкий хмыкнул. ‒ А ты очень взрослая. Но ничего умнее не придумала, только номер в телефонной будке написать?

Подобного Алёна не ожидала. Вот никак не ожидала.

Ладно Лиля, но Шарицкий! Тот самый Андрюха Шарицкий, которого она уже восемь лет считала лучшим другом. И, похоже, ошибалась. Жестоко ошибалась. Потому что не потешно и не прикольно. Потому что сейчас точно не время для таких вот подначек, не время для того, чтобы любоваться, какая она смешная, когда злится. Потому что она не злится и не бесится из-за ерунды. Ей реально плохо. И в душе даже не кошки сгребут, а тигры, безжалостно раздирая всё в клочья. И сердце, и душу. А он…

Алёна подскочила с тянущейся вдоль веранды скамейки.

‒ Да иди ты, Шарицкий! В школу. Беги давай, пока следующий урок не начался. Учись. Тебе нужно. Может, хоть тогда умнее станешь.

Андрюха тоже поднялся, произнёс примирительно:

‒ Алён.

Она слушать не стала, взмахнула руками, качнулась в его сторону, процедила сквозь зубы:

‒ Иди на хрен!

Шарицкий, закусив губу, напряжённо смотрел несколько секунд, будто ждал. Чего? А потом наклонился, подхватил с пола веранды школьную сумку и пошёл. Правда пошёл. В школу. И даже ни разу не оглянулся.

16. 15

(прошлое)

Алёна ещё какое-то время торчала посреди веранды. Просто стояла вытянувшись, стиснув зубы, сжав кулаки, закрыв глаза, и больше всего хотелось ‒ перестать быть собой. Превратиться, да в кого угодно, ведь главное избавиться от этих чувств, от этих мыслей, а те никуда не денутся, пока она ‒ это она.

Боже! Но почему же такое невозможно? Чтобы всё изменилось в один миг: и мир вокруг иной, и люди другие, и ты не тот.