‒ Опять нарываешься?

Шарицкий улыбнулся, и какое-то время они просто смотрели друг на друга. Выясняли, что осталось прежнего, а что изменилось, ну и, наверное, пытались восполнить впечатления за те годы, когда вынужденно не виделись.

Андрюха вроде бы стал ещё выше, раздался в плечах. И каштановый чуб никуда не делся, только теперь был уложен более аккуратно и прилично. И, если честно, Алёне очень приятно его видеть. И чуб, и Андрюху.

‒ А давно ты вернулся?

‒ Да где-то полгода уже, ‒ опять охотно доложился он. ‒ Жаль, что раньше не пересеклись.

‒ А вот я даже не знаю, ‒ с сомнением протянула Алёна. ‒ После такой-то встречи. Надо ж было додуматься! А вдруг бы ты обознался, и это оказалась бы не я?

‒ Да ни за что бы. Не обознался, ‒ убеждённо возразил Шарицкий. ‒ Ну а если бы всё-таки подобное случилось, просто бы извинился.

‒ Ага, ‒ Алёна усмехнулась. ‒ Или сказал бы: «Девушка, я влюбился в вас с первого взгляда, а потому ‒ давайте знакомиться».

‒ Не-не-не, ‒ Шарицкий мотнул головой, ‒ вот такое точно не прокатит. Перед женой потом будет неудобно.

Перед женой? Не то, чтобы совершенно неожиданно как факт, скорее, не совсем уместно относительно момента ‒ они ведь едва только повстречались после долгой-долгой разлуки. Потому и вырвалось опять не слишком осознанно:

‒ Ты ‒ женат?

И, похоже, прозвучало так, будто воспринималось Алёной, как относящееся к разряду абсолютно невозможного, запредельного. Но Шарицкий, как обычно, выдал спокойно:

‒ Я ‒ женат. ‒ Разве что пауза между словами показалась чуть более значимой. ‒ Пока в Иваново учился, познакомились.

‒ Ах, да ведь, ‒ согласилась Алёна, ‒ Иваново. Уж там-то с невестами проблем нет.

‒ Точно.

А после Андрюха, конечно, предложил посидеть где-нибудь, чтобы с едой или хотя бы напитками, и они устроились в ближайшей кофейне и ещё поболтали. И позже не раз встречались, не договариваясь заранее, полагаясь на случайное стечение обстоятельств, чтобы снова посидеть и поболтать, чисто как давние друзья.

Но почему вдруг Алёна вспомнила про Шарицкого? Именно сейчас, встретившись с Глебом, когда вроде бы совсем не к месту. Сразу подспудно определилась, где, в случае чего, искать защиту? Ведь Андрюха единственный, кто знал, кто терпел её стенания и закидоны и пытался хоть как-то поддержать. Но… только теперь-то всё это ‒ зачем?

Что было, то было и давно уже прошло. От прежних полудетских навязчивых чувств не осталось и следа. Бояться больше нечего.

Она и не боялась, не переживала, ей было любопытно, и она спросила у Глеба:

‒ И как ты здесь оказался?

‒ Да был тут недалеко, и решил на обратном пути Димку захватить, ‒ пояснил тот, оглянулся на сына. ‒ Он ведь здесь учится.

‒ Я догадалась, ‒ уклончиво произнесла Алёна.

Дима стоял возле машины, чуть ссутулившись, засунув руки в карманы, катал ногой случайно оказавшуюся под ней угловатую, похожую на полупрозрачный камешек льдинку. Услышав своё имя, вскинулся, тоже посмотрел в их сторону. Не сказать, что заинтересованно, но Глеб поторопился выложить в подробностях:

‒ Димка, это же Алёна. Раньше мы жили в соседних квартирах. Ты, наверное, не помнишь, но она иногда сидела с тобой, с маленьким. Если нам нужно было куда-нибудь уйти, а тебя оставить не с кем. Ты ещё, когда чуть постарше стал, говорил, что вырастешь и на ней женишься. ‒ Он переводил взгляд с одного на другого, но под конец остановил его на сыне: ‒ Или всё-таки немного помнишь?

‒ Нет, ‒ нехотя откликнулся тот, глядя в сторону.

При этом выражение на лице у Димы было таким, словно у него ныл зуб ‒ терпимо, но неприятно и надоело. Ну, или словно он держал во рту кружок лимона. Тоже терпимо, но как же кисло. Видимо, ему не слишком по душе пришлись эти умилительные откровения из глубокого детства.