Обычно по воскресеньям я навещала маму, и уезжала от неё непременно с банкой квашенной капусты, коробкой холодца и толстой медовой коврижкой, которую мама умела готовить даже с закрытыми глазами.

— Как планируешь встретить Новый Год? — спросила мама в одну из наших встреч.

— Пока не думала, — ответила я. — До Нового Года ещё месяц.

— Да, конечно, — не стала давить мама, всегда умевшая быть деликатной в общении со мной.

22. Глава 9 (Ч.3)

Особенно это стало заметно после моего развода. Мама пережила потрясение, кажется, ещё более тяжёлое, чем я. Конечно, мне пришлось несладко, но на фоне последующих событий те переживания поблекли и потеряли былое значение. Мне уже трудно было вспомнить, сравнить, скучала ли я тогда по Максу или же самым жестоким испытанием оказалось принятие его измены — фактически роспись в его нелюбви ко мне. Но для мамы всё оставалось живым по сей день. Я не рассказывала ей о Тони, боялась, и думаю, правильно сделала. По крайней мере, теперь мою бледность и измождённость можно было списать не на терзания о Тони, а на загруженность работой.

Но мама всё равно додумала по-своему.

— Если не станешь, как в прошлом году, праздновать с подругами, приезжай ко мне, — предложила мама. — Всё-таки Новый Год — семейный праздник. И раз уж вы так и не помирились с Максом…

— Мама, — строго сказала я, — мы не можем и никогда не могли помириться с Максом. О нём давно пора забыть.

— Конечно, — заверила мама. — Я о нём и не помню. Я помню о тебе.

«Хорошо, когда о тебе помнят…» — размышляла я, добираясь обратно домой.

Шёл уже не первый снег, тихий-тихий. Я постояла в его объятьях, вспоминая совсем другие объятья — ещё живые и трепетные в памяти.

Меня отвлёк звонок телефона. Я сняла трубку, уже зная, что мне не следует этого делать. Я видела, кто мне звонит, и я ждала этого звонка. Ждала и молилась, чтобы он не прозвучал — затерялся, запутался где-то в миллиардах телефонных соединений, в тысячах сотовых вышек. Но мой мобильный всё-таки поймал сигнал, а я ответила на него.

— Привет.

— Привет.

— Знаешь, какой сегодня день?

— Годовщина похорон?

— Наша годовщина, Лиз, — сказал Тони и усмехнулся, издевательски, небрежно, будто желая тем самым оскорбить меня, плюнуть в лицо: «Видишь, я всё помню, а ты нет!». Но его голос вдруг стал мягок и покладист, когда он произнёс следом: — Лиз, я скучаю по тебе. Это… невыносимо.

Мне стало трудно удержаться на ногах, и я пожалела, что не могу прямо сейчас броситься домой, потому что в лифте связь оборвётся, а я не хочу, не хочу её прерывать. Я хочу слышать, как дрожит голос Тони от подступающих слёз, а они подступали, подступали предательски и нещадно, потому что Тони выпил лишнего.

— Лиз, я не могу без тебя.

— И что ты предлагаешь?.. — спросила я, надеясь произнести это так небрежно, словно ответа не требуется, и мне совершенно безразлично, скажет что-нибудь Тони или просто повесит трубку.

— Мне нужно время.

— Какое время?..

— Мне нужно время, Лиз. Но я хочу знать, что ты дождёшься меня.

— Как ты можешь просить о таком, Тони? — выпалила я, всё больше раздражаясь не на Тони, а на свою неспособность говорить с ним твёрдо. — Что, если я уже не хочу видеть тебя? Что если у меня уже кто-то есть? Что если…

— А у тебя кто-то есть? — прервал меня на полуслове Тони.

— Нет. У меня никого нет.

— А ты всё ещё хочешь меня видеть?

Поднялся ветер, разворошил сугробы, с головы до ног облепил меня снегом. Я изо всех сил прижала телефон к уху, чтобы его не вырвало из ладоней, не замело, не выключило от переохлаждения. Я говорила, укутавшись в шарф, чей хвост трепало в ледяных потоках воздуха, и даже ресницы у меня обледенели, отчего стало щипать глаза.