Телефон Амелина зазвонил, когда, уложив его лицом вниз и надавив коленом на позвоночник, я пыталась связать рукава толстовки у него за спиной.

– Выключи его, – попросил он.

Не поднимаясь, я с трудом дотянулась до дивана и, подцепив двумя пальцами, выудила трубку.

– Мила, – прочитала вслух. – Вы общаетесь?

– Нет, – сдавленно выдохнул он под моей тяжестью.

– Тогда зачем она звонит?

– Откуда мне знать? Я же не отвечаю ей, глупенькая.

– Вот и не отвечай. – Отшвырнув телефон обратно на диван, я уселась ему на спину. – И где же она сейчас живет?

– В Подмосковье где-то.

Мила была его матерью, но формально ее лишили родительских прав незадолго до его совершеннолетия. Так что бóльшую часть жизни Костик прожил с ней и натерпелся всякого. Нет, она сама и пальцем его не тронула, но регулярно приводила в дом злобных, отвратительных мужиков с садистскими наклонностями. Всех подробностей я не знала, Амелин отказывался об этом рассказывать, но его спина, покрытая шрамами от побоев и жутким ожогом, говорила сама за себя.

Прошлым летом у него умерла бабушка, оставив ему квартиру и дом в деревне. Мила с этим никак не могла смириться и давила Костику на совесть до тех пор, пока он не переписал на нее дом, который она сразу же выставила на продажу. Квартиру же пришлось сдавать.

Я ничего не слышала о Миле с лета, а объявлялась она, только когда ей что-то было от него нужно.

– Ты же не думаешь, что она просто соскучилась?

– Не думаю.

– Хорошо.

– Тоня, – он нетерпеливо подергал плечами. – Ты будешь мучить меня дальше?

– Я тебя не мучила!

– А что же ты делала?

– Пыталась объяснить, что твоя шутка про женскую логику несмешная.

– Тогда почему ты смеялась?

– Потому что ты мной манипулируешь. Это, кстати, тоже тебе нужно объяснить.

Однако настроения продолжать игру больше не было.

Освободив Амелина, я переползла к дивану и привалилась к нему спиной.

– Перезвонишь ей?

– Не собирался. – Он повернулся на бок и, подперев голову рукой, уставился на меня: – А надо?

– Тебе стоит сменить симку.

– Зачем? В звонках из прошлого нет ничего опасного. Они безобидные как тени. А тени означают, что там, где ты, есть свет.

– Для меня, Амелин, твои тени чернее этой самой картины, – я кивнула на стоявшее на комоде «Место на кладбище» и задумалась: – Почему все-таки Гаврилович для обозначения покоя выбрал именно черный цвет?

– А ты знаешь, что черный – это не цвет? – Костик сел по-турецки. – Ну, то есть это ученые так считают. Ведь его нет в цветовом спектре. И когда мы видим черный, это означает, что мы просто ничего не видим.

– Значит, я сейчас не вижу ни эту картину, ни твою кофту, ни твоих глаз?

– Ты видишь отсутствие их цвета.

– В этом есть какой-то особый философский смысл? Потому что если он есть, то я его не понимаю.

– Наверное, есть. – Амелин пожал плечами. – Я специально не думал.

– Подумай, – назидательно сказала я. – А потом смени симку.

– Вот именно это и называют женской логикой. – Он кинул в меня скатанный из фольги шарик. – С нетерпением жду твоих разъяснений.

Его широкая улыбка сияла. Резко подскочив, я бросилась на него. Но он, тут же обхватив меня, перевернул на лопатки и прошептал прямо в лицо:

– Смысл покоя в отсутствии чувств.

К восемнадцати с половиной годам моим главным открытием стало то, что самое удивительное и непредсказуемое в жизни – это сама жизнь.

Сегодня дела идут хуже некуда, ты подавлен, запутан, разбит. Тебя никто не понимает, ты зол и разочарован. Одиночество кажется бесконечным, а в ближайших планах муть и непроглядная тьма.