– Но доктор Шмидт советовал… – моя мать замолкает, всхлипнув.

– Он ошибся, – огорчённо говорит доктор, – они все ошиблись. Лечение не должно вредить организму. Точно так же не надо экспериментировать, перетаскивая девушку из одной клиники в другую. Она провела здесь достаточно времени, чтобы я мог сделать вывод. Я предлагаю вам альтернативу. Это новая методика, и никто не исключает, что это плацебо. Она молодая, и столько времени прошло с того дня… – он замолкает, и я дёргаю занавеску, привлекая к себе внимание, но меня будто нет для них, не существую.

– Эй, ребятки, хватит говорить обо мне в третьем лице! Я не умираю, окей, мне стало страшно, но сейчас всё нормально, – громко говорю я, перебивая собравшуюся компанию. – Мам, помоги мне встать, – чувствую прилив сил и даже какой-то странной агрессии. – Ма!

Снова приподнимаюсь, но тело всё ещё не отошло от наркоза.

– Лея молодая, и если её организм до сих пор нормально функционирует, сердце продолжает работу, как и мозг, – у нас есть все шансы, – голос врача реально похож на Уэйна, я снова дёргаю шторку и успеваю заметить синий халат и кусок резиновой тапки, в котором обычно ходят врачи по больнице. Отлично. Я никогда не узнаю, кто там такой умный и невежественный. Будто я здесь никто и меня просто игнорируют.

– Это моя маленькая девочка, моя дочь, я всё отдам ради неё, – говорит папа, и у меня ускоряется сердцебиение. – Никакие ваши убеждения не заставят отменить препарат! Категорически нет! Дайте мне документы, доказывающие, что лечение доктора Шмидта не помогает. Если у вас нет никаких доказательств, катитесь в ад.

– Артур, – мама всхлипывает, – а если поможет?

– Даже думать об этом не хочу! Прекрати рыдать, Марика, она справится! У Шмидта такой опыт! – папе бы за демократов выступать с этим лозунгом, потрясающий тон, способный выдавить слезу у кого угодно. – Молодой человек, займитесь своей работой!

Я поняла, что никто не собирается обращать на меня внимание, может, не слышат или мне кажется, что дверь близко к моей кушетке. Не знаю. Только вот взглянуть бы в лицо этого любителя пугать.

– Сегодня и завтра мы посмотрим, как поведёт себя контрастное вещество, и продолжим лечение. Доброго дня, – врач, кажется, уходит, и, сказать честно, я разочарована, взглянуть бы на него одним глазком, мало ли, может, он вызовет во мне симпатию.

Ожидание никогда не было моей сильной стороной, в данную минуту я всё так же лежу на кушетке и пялюсь в потолок. Мои родители, видимо, решили испытать судьбу и мои повёрнутые мозги, раз уж тянут время. Сначала появляется заплаканная мама, она останавливается надо мной и начинает причитать, гладя меня по голове.

– Мам, прекращай, я не умерла, – бубню я, желая всеми фибрами души откинуть её руку от своего лица, но долбаный наркоз снова сделал меня обессиленной.

– Лея, – она тяжело вздыхает и начинает гладить моё лицо.

– Мам, – шепчу я, – помоги мне встать, или я сделаю это сама, – и вот, будто, наконец, очнувшись, моя родительница, широко распахнув глаза, обнаруживает, что вот она я. – Ты проснулась!

– Я даже успела покричать вам, если уж на то пошло, – констатирую факт, и, кажется, это никак не влияет на ход дальнейших событий.

Мне помогают подняться, пересаживают в кресло и везут к машине. Чуть поодаль от нас идёт мой отец, он задумчив и мрачен. И мне становится интересно, что же ещё ему сказал такого доктор. Неужели мои дела действительно настолько плохи? Чувствительность возвращается в моё тело, очень аккуратно я привстаю и пересаживаюсь в машину, родители страхуют меня, но в этом уже нет необходимости.