– Ты чего такой мрачный? – тут же полезла Попова.

Своим чрезмерным вниманием и разговорами она доставала меня каждый урок.

– Не выспался.

– Если и дальше с таким лицом ходить будешь, к тебе никто не подойдет. Все девчонки тебя обсуждают. Говорят, ты симпатичный, но потерянный, – без стеснения выложила она. – Грустишь, что сюда переехал?

– Ничего не грущу.

– Нет, грустишь, – Попова чуть ли не лежала на моей стороне парты и с любопытством заглядывала в лицо. – Такие вещи сразу видны. Да, Зой?

Услышав свое имя, Зоя вскинулась и оторвалась от телефона.

– Что?

– Я говорю: Никита симпатичный. Да?

Зоя развернулась в мою сторону и внимательно, на полном серьезе, посмотрела. Кровь резко прилила к лицу, стало жарко, и я готов был лезть под парту.

– Да, – с легкостью подтвердила она. – Наконец-то у нас, кроме Криворотова, симпатичный парень появился.

Мое сердце подпрыгнуло. Я чуть не задохнулся от радости. Значит, я ей тоже понравился.

Криворотов, сидевший на следующей парте за Зоей, одобрительно, но чересчур усердно стал гладить ее по голове, и она, фыркнув что-то вроде: «Сто раз просила так не делать», принялась выкручивать ему пальцы.

– Слышь, – сзади подергали за рубашку, – у тебя девушка-то есть?

Я обернулся. Емельянова – синеволосая девчонка с бритым виском с одной стороны и длинной челкой с другой. В левой брови пирсинг. Подружка Поповой.

– Нет.

Я опасался, что вот-вот начнется глум. Подобные разговоры ни к чему хорошему не приводят.

– Ничего, подберем. Тебе какие нравятся? Блондинки или брюнетки?

Она хитро подмигнула Поповой.

– Синие, Емельянова, ему нравятся, – подал голос Тифон. – На синих парни всегда в первую очередь западают.

– Ты, что ли, западаешь? – тут же огрызнулась Емельянова.

– Для меня вы все на один цвет.

– А ведь и правда, – на весь класс воскликнула Емельянова, будто открытие сделала. – Слушай, Никита, ты-то хоть девчонками интересуешься? Или мы для тебя тоже на один цвет?

– Но если даже так, – с лету подхватила шутку Попова, – с Трифоновым дела не имей. Он хоть и секси, но психический и злой.

– Твоя глупость, Попова, лишний раз подтверждает мою правоту, – Тифон спокойно и снисходительно улыбнулся.

После этих его слов обе девчонки как с цепи сорвались и на весь класс загалдели, перебивая друг друга.

– Эй, Трифонов, когда же каминг-аут?

– Может, в одиннадцатом наконец порадуешь?

– Да ладно, чего стесняешься, весь мир уже так живет.

– Боится, что его друзья-гопники узнают.

– Да все самые брутальные мужики – геи. Стетхем, Люк Эванс, парень из «Побега», даже Гендальф. Ты, Трифонов, в этом списке будешь отлично смотреться.

Они так расшумелись, что все, включая Дятла, развесили уши.

Тогда Тифон насмешливо и громко сказал Лехе:

– Ну что за несправедливость? Почему бабам нельзя вломить, чтобы они хоть немного базар фильтровали?

– А если будешь угрожать, – вредным голосом заявила Емельянова, – то я скажу директрисе, что ты ни фига не толерантный.

– И тебя из школы выгонят, – добавила Попова.

– И тогда Ярову проспоришь.

Они специально задирали Тифона, зная, что он не может ничего им сделать.

Класс оживился. Отовсюду посыпались шутки и смешки.

Но тут спокойно сидевший перед нами Яров внезапно поднялся и вышел в проход между партами.

– Вам сказали читать, вот и читайте, а кто еще рот откроет, вылетит за дверь. Ясно?

У него был уверенный, ровный голос и красивое, но слишком серьезное лицо. Народ сразу послушно притух.

Одна только Емельянова непокорно, но негромко тявкнула:

– Ой, как страшно.

– А ты, – Яров резко развернулся к ней, – вылетишь первая, потому что я, в отличие от некоторых, толерантен и гендерных различий не делаю.