Совсем близко ударило по воде весло. Моряк не услышал этого, в его теле жили только руки.

Рядом качнулся борт лодки. Кто-то схватил моряка за плечи, поволок наверх. Мир кружился, в кружение вплетались обрывки неясных голосов – и боль, боль, боль…

– Глянь, кровищи-то… А ну, возьми мористее! Может, еще кого подберем!

– Ой, дядя, давай к берегу! Слыхал, что говорят о проклятии Морского Старца?

– Вякни еще, сопляк, самого за борт швырну! Рыбаки сроду никого без помощи не бросали!

Для измученного матроса эти речи были, словно чужеземный говор. Он и не пытался уловить в них смысл. Лежал на дне лодки, испачканном сочившейся кровью, глядел вверх и скулил от тягучего страдания.

И не понимал, какой он счастливчик.

Потому что выжил. Спасся.

Единственный из четырнадцати человек, что были в ту ночь на борту злосчастной «Жемчужной чайки».

Мир струился.

Мир был зыбким, неуловимым, нереальным. Полупрозрачные скалы наплывали на дрожащие барханы, смешивались, двоились, растекались темными струями по золоту песков. Она шевелилась, жила, эта невероятная смесь пустыни и гор.

И этот сумасшедший мираж не был беззвучным, о нет! Гул, подобный морскому прибою, со всех сторон обрушивался на смуглую черноволосую девочку лет пятнадцати, которая словно купалась в рокочущем мареве, распахнув глаза, жадно глядя вокруг, вся во власти исковерканного, но странно притягательного мира.

Вон та скала, похожая на верблюда, – далеко она или близко? Вон тот клочок облака – плывет он над пустыней или над горным ущельем? А ее собственные руки, поднятые к глазам, – они реальны? Или она сама – чье-то безумное видение?

Но девочка недолго предавалась сумасбродным размышлениям. Из марева вынырнула полупрозрачная фигура, словно воздух сгустился, принял очертания человека… и вдруг резко, в одно мгновение рядом очутился подросток – тощий, белобрысый, растрепанный. На нем, как и на девочке, были холщовые штаны и серая рубаха; за плечами, как и у нее, висел дорожный мешок. Но у девочки на поясе красовался короткий меч в кожаных ножнах, а парнишка был безоружен. Его шею охватывала бурая полоса с металлической бляхой. Ошейник раба.

Впрочем, в глазах отнюдь не было рабской угодливости. Выражение его лица легко читалось как «сейчас-пришибу-эту-дуру-на-месте!».

– Нитха! – свирепым шепотом воззвал он. – Опять застряла?! Развлекаешься, да?

– Иду, – так же тихо откликнулась девочка, нагибаясь за лежащим у ног арбалетом. – А почему шепотом, Дайру?

– Дракон, зараза, никак не уберется. Осторожно, в скалу не вляпайся!

Предупреждение было не лишним: стоило девочке сделать два-три шага, как отвесные скалы придвинулись, тяжело нависли над путниками. Пустыня же уплыла назад, сделалась прозрачной, растаяла.

– Я уж думал – тебя Твари схряпали, – продолжал злиться парнишка.

– Да я на чуточку и остановилась!

– «На чуточку…» Ищу тебя, ищу! И Нургидан вконец озверел.

– Не похоже, – бормотнула Нитха, кивком указав вперед.

В тени выщербленного утеса стоял юноша лет семнадцати. Темноволосый, стройный, с мечом у пояса. Озверевшим он не выглядел. Запрокинув голову, он провожал взглядом огромного буро-зеленого дракона, который широкими кругами поднимался к серому небу.

Короткими перебежками, держась в тени скал, Нитха и ее белобрысый приятель перебрались к Нургидану. Тот обернулся:

– Каков красавец, а? Жаль, высоко летит, не достать.

И вновь перевел взгляд на дракона. В зеленых глазах юноши не было и тени страха. Это был взор хищника, который досадует, что не может сомкнуть клыки на горле жертвы.