Затем она села на землю и стала дергать шнурки.

– Мы очень долго в дороге, – сказал Тэо. – Обувь разваливается, одежда рвется.

Тут сойка склонила голову, признавая правоту его слов:

– Мы похожи на жалких бродяг. И для живности вокруг, полагаю, воняем за лигу. Охотиться становится не так-то просто. Ну и когда выйдем к людям, нас вполне могут побить камнями. На всякий случай. Я бы именно так и сделала.

– О. Я не сомневаюсь. – Он не счел нужным прятать улыбку.

Лавиани покосилась на акробата.

– Так бы и сделала. Нечего ходить поблизости от меня всяким голодранцам. Чуть зазеваешься, и они упрут то, что плохо лежит. – Сняв ботинок и одарив его взглядом, полным ненавистного презрения, она произнесла:

– Ты решил оставить меня, сдаться, подло бросить. Проклятущий предатель.

Она швырнула башмак в кусты, начала снимать второй.

– Пойдешь босой?

– Это лучше, чем когда на каждом шагу он каши просит. Но если у тебя есть желание понести старую женщину на руках, я отказываться не буду.

Увидев лицо Тэо, сойка негромко выругалась:

– Вечно забываю, что некоторые слова ты воспринимаешь абсолютно всерьез. Я не юная герцогиня из старой сказки, у которой нежные ножки и ее следует тащить на горбу через тысячу земель в мир Трех Солнц и Двадцати Лун.

– Ого! – изумился акробат. – А ведь ты говорила, что никогда не интересовалась сказками.

– Это было в те прекрасные времена, когда я еще не узнала вашу компанию. И не попала в цирк в качестве обезьянки. Теперь моя башка забита сказками, потому что два дурных клоуна, Гит и Ливен, когда не пили и не резались в карты, травили историю за историей, стоило фургонам выйти на тракт. Так что даже такая старая селедка, как я, теперь знает про мир Трех Солнц, про деву асторэ и ее верного таувина, не говоря уже о том, как некромант за одну ночь сожрал целый город и не смог убежать от возмездия, что настигло его.

Второй ботинок улетел в кустарник следом за первым.

– Я всю юность проходила босой по улицам Пубира, и молодая травка для моих ступней куда лучше, чем битые стекла, лошадиное дерьмо и грязь. Найду себе новую обувь, получше прежней, как только доберемся до обжитых мест.

– Уже скоро.

Сойка уставилась на акробата с подозрением.

– И ты знаешь это, потому что?..

– За эту зиму мы прошли Зуб с юго-востока на северо-запад. – Тэо чуть пожал плечами. – Теперь воздух пахнет морем.

Лавиани потянула носом:

– Пахнет моими немытыми ногами.

– И морем.

– Это твои новые асторские штучки? Ты чуешь врагов за лиги и можешь предсказать дождь из лягушек? Ну, хорошо, если вдруг окажешься прав. Мне до смерти надоело торчать в Мертвых землях. Хочется кровать, ванну, одежду, корзину куриных яиц и чтобы рядом появился хоть кто-то, кого я могу прикончить и не буду после об этом жалеть. Пока же мне приходится убивать только мелких зверьков да глупых толстых птиц. – Лавиани подняла с земли валявшегося у ее ног довольно тощего кролика.

Так себе добыча. И так себе ужин на четырех человек. Больше костей и шерсти, чем мяса. Но жаловаться глупо, особенно после того, как Лавиани пришла в себя. Она помнила все то же серое небо, запах гари и мертвечины, а еще боль в груди, такую, что трудно дышать, не говоря уже о том, чтобы ругаться.

Шерон залатала ее, сделав работу лекаря на удивление хорошо, тем более если учитывать тяжесть раны.

Смертельной, чего уж тут скрывать.

Сойка осталась жива, но на полное восстановление ей потребовалось больше месяца, и, стоило признать, это время оказалось тяжелым для путников.

Первые десять дней после Аркуса они голодали. На равнинах за городом Шестерых не встречалось никакой живности. Ни зверей, ни птиц. Пустые земли, расползшиеся от дождя, со скудной травой – выглядели бесконечными и совершенно вымершими.