Мне с самого начала было одновременно и проще других, и сложнее. Тот язык, который знала я, не сильно, но отличался от современного звучания, и я быстро освоилась, уловив различия. Я старательно заучивала правила и особенности произношения, радовалась словам, которых в моих знаниях не было, и получала похвалу от учителя Цоя за старание.

Чуть хуже дела обстояли с хангылем. Обладая какими-никакими знаниями устного языка, фонетическое письмо я осваивала со скрипом. Но даже с огрехами и трудностями сразу же выбилась в нашей группе в ряд отличниц.

И вот теперь вслед за сериалами и языковыми курсами Вера придумала эту поездку…

– Будто все сознательно подталкивает меня в эту страну, – едва слышно пробормотала я, глядя на огни в домах по ту сторону улицы. – Странно… Очень странно…

Но может так оно и надо?

С некоторых пор я жила по принципу: все происходящее к лучшему. Побаивалась, конечно, но приноравливалась к изменениям. А некоторые провоцировала сама, не желая ждать, когда что-то произойдет по воле случая. Так было с отцом.

Я глубоко вздохнула, будто ожидая почувствовать проникающий из воспоминаний запах. А потом и вовсе прикрыла глаза, полностью отдаваясь воспоминаниям.

***

Это было удивительное место, совершенно не похожее ни на какое другое. Там витал странный и очень необычный аромат. Будто в одном флаконе смешали сразу и весеннюю сырость, и аромат парфюмерного магазина. Чувствуешь себя будто в цветочном шлейфе, когда он настолько легкий и раздражающий, что хочешь не хочешь, а начинаешь искать в нем какие-то нотки с целью распознать все ароматы. Этот ненавязчивый шлейф смешивается с итальянской речью, с солнечными лучиками, с потребностью лавировать среди машин, мопедов и велосипедов. И после этого даже не знаешь, оправдались ли ожидания, но ощущение чудесное, как будто все время гадаешь. И гадать приятно. И тайны разгадывать хочется вновь и вновь. И меняться, разгадывая. И жить уже с этим знанием.

Легко ли? Тяжело ли? Город не спросит и не поймет. Он лишь будет взирать на тебя из каждого окна и каждой узкой улочки. Молчаливо, но по-доброму наблюдать. Ты не под крылышком, здесь никто не возьмет тебя на поруки, но и чинить неприятности не будет. Живи и учись.

– Дочь, – позвал отец. – Ты странная. Ты опять странная…

Я попыталась сосредоточиться, но получалось плохо, поэтому просто улыбнулась. Улыбка вышла вялая и отстраненная:

– Я просто думала.

– Тебе всего двадцать, не много ли ты думаешь? – хмыкнул родитель.

Я пожала плечами. Не рассказывать же ему, что порой я чувствую себя куда старше. Иногда, но случается. Опыт. От него никуда не денешься. Я не могу забыть и не могу изменить себя. Сложно делать вид, что я беззаботная юная девушка. На теле не осталось шрамов, но на душе их очень и очень много.

Это потому, что я прожила две жизни?

Или мне все же приснилась иная жизнь, пока я лежала в коме?

В тот день на берегу реки, держа Дже Хёна за руку, мне все казалось, что годы рабства и все страдания не были напрасны. Ничто не напрасно, если встречаешь важного для тебя человека. А теперь что? Было ли все на самом деле? Было ли все сном? Не важно, ведь уже все закончилось, не вернуть, а шрамы на душе остались.

– Тебе нужно влюбиться, – посоветовал папа, – тогда ты перестанешь быть такой серьезной.

– Думаешь? – хмыкнула я, не став упоминать, что уже влюблена.

Даже нет… Не влюблена.

Как-то раз один человек мне сказал, что между словами «любовь» и «влюбленность» есть разница, существенная разница. И теперь я понимаю, что он был прав. Влюбленность может испариться с той же скоростью, с какой возникла, а любовь же неизбежно ломает тебя и не дает от себя избавиться. Это чувство чем-то похоже на гору, что появляется возле тебя. Она не может исчезнуть, она всегда рядом. И переезд не поможет. Даже если неприятно – живи так! С горой возле дома. Радуйся, огорчайся и смирись с тем, что она всегда рядом.