Ностальгическое уныние настигает в Москве обманутых, но, как правило, ненадолго. В этом городе надо быть готовым к неожиданным неприятностям. Вот в метро, разбросав покупки, падает замертво человек, а москвичи и москвички хладнокровно перешагивают через труп. Случись им самим помереть вот так, их лица не изменили бы присущего отчужденного выражения.

Семя, упавшее на московскую почву, обращается в камушек, а если и прорастает, то непременно мутирует. Московские женщины были сплошь ядовитые и колючие, страшно далекие от Тимошиного идеала. А каким был его идеал? На этот вопрос у него четкого ответа не было. Трудно описать словами то, что еще не видел, а главное, не почувствовал. Если кто-то описывает в подробностях женщину своей мечты, это выглядит как заказ в какую-нибудь неприличную службу.

Но хотя с идеалом Тимоша еще не определился, он знал, где его искать. И даже предпринимал для поиска кое-какие действия, разумеется, втайне от папы с мамой. Часто бывало, что после сеанса с очередной московской своей посетительницей Тимоша включал компьютер и погружался в соцсеть. От физического он переходил к виртуальному, из Москвы перелетал в провинцию. Вот они где обитали – женщины, чистые сердцем, чувствительные и доверчивые, искренние, но загадочные, как само женское первоначало.

В промышленных городах, в райцентрах, в селах и Интернет еще знает где – всюду существовали женщины и в поисках счастья чатились. Зарегистрированные, оцифрованные, сокращенные до резюме, они тем не менее были прекрасны. Их лица светились надеждой и обещанием блаженства. Даже не самых правильных черт, но в макияже, наложенном творчески, обрамленные удивительными прическами. Эти портреты хотелось держать у сердца, но их было слишком много, и потому Тимоша сохранял их в «облаке».

С приглянувшимися провинциалками он виртуально знакомился. Общаться Тимоша предпочитал письменно – так было легче анализировать сказанное им самим и его собеседницами. И было над чем иногда задуматься – все-таки эти женщины и Тимоша жили в разных мирах. Одна из них, например, не знала, что Бегбедер писатель, а считала, что это сорт иностранного сыра с плесенью. Многие термины провинциалки расшифровывали по-своему, но и Тимоша порой не сразу понимал их намеки и тонкие выражения. Они применяли какие-то древние коды эпистолярного флирта, вышедшие из употребления, как азбука Морзе.

Но кое-какие трудности перевода только подогревали Тимошин живой интерес к немосковским женщинам. Оставалось попробовать познакомиться с ними, как говорится, в реале.

Какие фантазии только не водятся в голове, особенно в голове холостого мужчины, какие не громоздятся теории! А тем временем жизнь проходит: дни сменяют один другой, в области темени выпадают волосы. Работа, дежурные развлечения, преферанс с родителями, связи с женщинами без увлечения. Редкие поездки к бабушке за поучениями и на кладбище к дедушке – посидеть в молчании.

Скучная, честная внешняя жизнь Тимоши протекала вполне размеренно. Но по ночам, когда на кухне останавливались часы, ток этот прерывался. Наступало безвременье, и Тимоша выпадал из реальности. Он фантазировал, чатился с провинциалками, а когда не чатился, предпринимал попытки литературного сочинительства.

Образ Тимошиной жизни, образ мыслей его и характер, казалось, не оставляли надежды на перемену участи. Тем не менее в нем назревало что-то вроде внутренней революции, чего даже сам Тимоша не замечал, несмотря на свою склонность к анализу и самоанализу.