Я сделала несколько глотков и с трудом повела глазами, насколько можно было сделать, не поворачивая головы. На это сил у меня еще не хватало. Скромно и чисто. Маленькая комнатка, вмещающая только деревянную кровать, на которой я и лежала, и настоящий шкаф с дверцами – непозволительная роскошь для бедняков. И что самое удивительное – маленькое окошко было со стеклами, а не затянуто слюдой. Не думаю, что это гостевой дом, и здесь еще полно комнат с кроватями. Значит, я заняла ее постель?

Странно, но напиток, и правда, оказался оживляющим. Настолько, что я уже смогла говорить.

- У меня нет денег, чтоб отблагодарить вас, - сказала я первое, что пришло в голову. – Вы отдали мне свою кровать. А сами где…?

- Заботушка, - усмехнулась женщина. – Ты думай о том, как выздороветь. А за тебя мне щедро заплатили, так что доброта не при чем. И да, меня зовут тетушка Лея.

Маленькая, сухонькая хозяйка походила на лесную ведунью. Когда-то голубые, но уже выцветшие глаза смотрели участливо, по-доброму. Правда, в них угадывалась печать утраты.

Я начала соображать. Последнее, что врезалось в память, это мертвящий холод, мокрая одежда и пристальный, проникающий чуть ли не в мысли взгляд ярких, каких-то сапфировых глаз. Мерр Ингард. И его властный голос. «Пусть хоть одна фудра с благодарностью вспоминает нас…» Он заплатил за меня? Думая, что я простолюдинка?

То ли снадобье, то ли воспоминание поспособствовали, но я реально почувствовала, как в груди сильно забилось сердце, как там стало тепло, и щемящая нежность разлилась в душе. Я много слышала о первом военном министре и советнике короля. Жесткий, даже жестокий. Неустрашимый и непобедимый. И самый родовитый после правителя. Члены его семьи даже могут претендовать на трон, если вдруг род императора пресечется.

Я была уверена, что такие, как он, вообще не видят людей, смотрят, как на стул или стол. Или скорей, как на пустое место. Но на меня он смотрел, как на человека. Даже дух захватывает, как только представляю его взгляд.

- Сейчас я принесу поесть. Тебе нужно набираться сил и поскорее убираться отсюда, - поджав губы, скорбно констатировала она. – Не подумай, что я жадная – денежки сгребла и собираюсь выпихнуть поскорей. Нет. Я бы тебя насовсем оставила. Как дочку…Ее не уберегла, так хоть тебе, может, помогу спастись.

Ее глаза увлажнились, а голос дрогнул. И я поняла, что эта комната принадлежит не тетушке Лее. Интуитивно почувствовала ее застарелую боль.

- У вас беда случилась? – вопрос вырвался раньше, чем я осознала, что он может разбередить старую рану на душе.

Она кивнула, утерев тыльной стороной руки слезы, но откровенничать не стала. Наверно, было тяжело.

- Брат советника слишком настойчиво интересовался, когда ты оклемаешься. И боюсь, это неспроста. Я так поняла, что мерр Ингард не позволил забрать тебя для забав и наложил на неделю печать неприкосновенности на тебя. Никто не сможет за это время приблизиться к тебе, кроме меня. Он думал, что за это время ты поправишься и вернешься домой. Но ты три дня не приходила в себя. Вот только очнулась, и силенок еще нет. А печать с каждым днем слабеет. Вот смотри. Сначала была такой сверкающей, смотреть больно было. Как сияющие сапфиры.

Она оттянула рукав моей рубашки и ткнула пальцем в голубой рисунок на предплечье.

- Вот, видишь?

Она поднялась и вышла из комнаты, оставив меня в восторженной растерянности. Уму непостижимо!

Сам мерр Ингард поставил свою печать на мне! На той, которую посчитал бродяжкой, выловленной из реки, как рыбина! Я возликовала и тут же, вспоминая разговор на берегу реки, поняла, что дело не во мне. Он просто решил довести дело до конца. И раз запретил брату трогать меня, значит, посчитал нужным проконтролировать это. Чтобы тот знал, кто в доме главный.