Мэри ласково рассмеялась, подошла к нему, взяла за руки и крепко их сжала.

– Да будет тебе, Тим, ты мне нравишься, как никто другой! Не сердись на меня, я не хотела тебя обидеть, честное слово, не хотела.

Улыбка озарила его лицо, выражение боли в глазах исчезло.

– Ты мне тоже нравишься, Мэри! Нравишься больше всех на свете, кроме папы, мамы и моей Дони. – Он на миг задумался. – Фактически ты мне нравишься больше, чем Дони.

Ну вот опять! Он сказал «фактически», как говорила она сама! Конечно, в значительной степени он просто повторял, как попугай, но не совсем бессмысленно: он употребил слово с долей понимания.

– Ну ладно, Тим, пойдем в дом, пока не стало холодно. Когда с океана начинает тянуть вечерний бриз, воздух быстро остывает, даже в самый разгар лета. Что ты хочешь на ужин?

Помыв и убрав посуду после ужина, Мэри усадила Тима в удобное кресло и просмотрела свои пластинки.

– Ты любишь музыку, Тим?

– Иногда, – осторожно ответил он, выворачивая шею, чтобы посмотреть на стоящую сзади Мэри.

Что ему понравится? В коттедже у нее больше музыки, способной прийтись Тиму по вкусу, чем в артармонском доме, поскольку она перевезла сюда все старые пластинки, к которым потеряла интерес с возрастом. «Болеро» Равеля, «Аве Мария» Гуно, «Ларго» Генделя, марш из «Аиды», «Шведская рапсодия», «Финляндия» Сибелиуса, мелодии Гилберта и Салливана, «Торжественные и церемониальные марши» Элгара, а также десятки других избранных произведений, равно выразительных и мелодичных.

«Поставлю-ка что-нибудь из этого, – подумала она. – Для него не беда, если пластинка заезжена, так что посмотрим, как у него дела с музыкой».

Потрясенный и зачарованный, он сидел и слушал, целиком отдавшись во власть музыки. Мэри успела почитать литературу по умственной ретардации и сейчас, глядя на него, вспомнила, что многие умственно отсталые люди страстно любят музыку весьма сложную и трудную для понимания. При виде этого живого, выразительного лица, на котором последовательно отражалась целая гамма чувств, вызываемых мелодическими переходами, сердце у нее мучительно сжималось. Как же он красив, как божественно красив!

Ближе к полуночи ветер с реки стал еще холоднее и задул столь сильными порывами, что Мэри закрыла стеклянные двери. Тим лег спать около десяти, утомленный обилием впечатлений и долгим купанием. Ей пришло в голову, что он может замерзнуть, и она откопала в чулане стеганое пуховое одеяло. На ночном столике тускло горел крохотный керосиновый фонарь: Тим смущенно признался, что боится темноты – и нет ли у нее какой-нибудь маленькой лампы, чтобы поставить рядом? Тихо ступая по голому белому полу и крепко держа в охапке одеяло, чтобы не задеть им что-нибудь и не произвести шума, Мэри приблизилась к узкой кровати.

Конец ознакомительного фрагмента.