– Что он делает здесь, интересно? – Павлик прищурился и внимательно следил за приближением новенького.

– Погулять вышел, может, – предположил Олег.

– Ладно тебе. Он, кроме хобзы, нигде не бывает. Зубрила.

– Олежка, дай сигу, а. – Павлик закурил. – Паца, а как его зовут, забыл.

– Давид.

– Давид?? – Павлик поперхнулся затяжкой. – Давид?? Это ж какое ладное имечко! Жиденок, что ли?

Новенький поравнялся с нами.

– Давид, здорово, Давид! – закричал Павлик.

– Здравствуйте, ребята.

Новенький был обычный. Черноволосый, немного курчавый, с толстой нижней губой, худой, с длинными фалангами пальцев, которыми он то и дело поправлял очки.

– Гуляешь?

– Да вот, развеяться вышел, – сказал Давид.

– Ну, как тебе наш город? – поинтересовался Павлик. – Что успел увидеть?

– Хороший город. Море…

– Ну, море-то оно и в Африке море. Че видел, спрашиваю?

– Был с мамой в горпарке, по магазинам ходили на проспекте.

– По магазинам ходили, говоришь? С мамой? а че не с папой? – Павлик нахмурил лоб в притворной гримасе любопытства.

Фима гоготнул. И тоже закурил.

– Папа у нас не может. Он дома целыми днями работает.

– Рабо-о-о-тает? – протянул Павлик. – И какую работу работает?

– Он ученый, его в Севастополь перевели из Краснодара.

– Ученый, значит. Ученый – хуй перченый. – Павлик щелкнул пеньком сигареты в костер. – А ты, значит, в горсадике мороженое с мамочкой ешь. Да, Давидик?

– Ну, я пошел, ребята. До свидания. – Новенький, почуяв угрозу, явно жалел, что увидел нас, и спешил уйти.

– Нет. Погоди-ка, – сказал я и вскочил. – А тебя как по отчеству?

– Константинович.

– Давид Константинович! – заорал Павлик и тоже вскочил. – А папу – Константин Моисеевич?

Фима тоже поднялся. И Олег. Теперь мы стояли стеной напротив новенького.

– Ребят, мне идти надо. Я обещал вернуться через час. У нас обед в два.

Уточнять про обед явно не стоило. Павлика перекосило.

– Обед?? Так мы тебя здесь накормим, не парься! Сильно голодный? – Он резко ударил новенького сзади по коленям и толкнул лицом в песок.

– Фима! Родненький! У нас картошечка осталась?

Фима поковырял палкой в костерке.

– Неа. Только водочки чутка на дне и хлебца.

– Дай-ка мне водки, – сказал Павлик. – Вот и обед подоспел, Давидик. Парни, развернули его ко мне! – скомандовал он.

Мы перевернули новенького и пинком усадили.

Черты его лица как-то затвердели, и сам он скукожился от страха и ожидания.

– Водку будешь? – Павлик сделал глоток и протянул чекушку.

Новенький мотнул было головой, но в тот же момент я метнулся к нему и, вцепившись руками в челюсти, разжал их.

– Будешь, Давидик, будешь, – радостно улыбнулся Павлик и влил остатки в щелку перекошенной кулебяки рта.

Новенький не смог проглотить, и струя водки вылилась на колени Павлику.

– Изви…

– …ни?? – заорал Павлик и волчком закружил на песке. – Извини, говоришь? Да за такое не извиняют, козел, а убивают на месте!!

Мои внутренности зажмурились от предвкушения крови, целого океана крови. Я уже представил себе проломленный затылок, слезы и мольбы новенького. Я даже услышал хруст очков под подошвами ботинок и подумал: «Надо бы обуться, чтобы успеть раздавить первому».

Но внезапно наступила тишина.

– Оставьте его, парни, – спокойно сказал Павлик. – Слышь, Давид, а че тебя так назвали, а?

– В честь дедушки, – выдавил новенький.

– А… – Павлик подполз на коленях близко к новенькому и стал его разглядывать. – А почему так дедушку звали?

– Не знаю.

– Не знаешь, может, что вы жиды, Давидик?

– Мы не жиды.

– А кто вы, Давидик? – Павлик погладил новенького по щеке. Его пальцы, легко и нежно касаясь кожи, спустились вниз к подбородку и вдруг, моментально превратившись в спрута, мертвой хваткой вцепились в горло.