– А как же принц? Куда он смотрел? Почему не спас её?

– Какой принц?

– Который должен поцеловать ворону. В сказке же был принц, который поцеловал лягушку, и та превратилась обратно в прекрасную царевну. Значит, такой же принц должен быть и тут.

– Ну как ты не понимаешь? Нет здесь принца! Это же не сказка какая-нибудь. Это ужастик. А в ужастиках счастливых концов не бывает.

– Мышь, но это же плохо. Давай, пусть у тебя будет первый в мире ужастик с «хеппи-эндом», а принцем будет милиционер.

Катя кивнула на левый угол рисунка, где была нарисован автомобиль с горящими сигнальными огнями на крыше.

– Это же полицейская машина?

– Не будет, – ответил Максим с набитым ртом. – Так нельзя. Принц должен победить Хозяина и всех его чудовищ. Но полицейский обычный человек. Разве может обычный человек расправиться с чудовищами?

Она оставила этот вопрос без ответа, проигнорировав его, как и самих монстров, которые, конечно, были на рисунке. Он всегда рисовал на улицах города красной смерти зловещего гигантского клоуна и насекомоподобное существо, но Катя всякий раз делала вид, что не замечает их, что этих кошмарных тварей для нее не существует, а если Максим порой все же пытался добиться от нее хоть какой-то реакции (что не часто, но случалось), и заводил о них речь, она переводила разговор на другую тему, даже особо не беспокоясь о том, не выглядит ли ее реакция слишком нервной и резкой.

Кто-то мог бы сказать, что это позиция страуса, но она была уверена, что только так она сможет победить его персональных монстров.

Она не помнила, чтобы выдумывала в детстве настолько ужасающих созданий. Хотя ее мать и жаловалась, на чересчур богатое воображение своей дочери и переживала, что оно могло достаться той от отца.

Максим хрустел шариками сухого завтрака, которые не успели разбухнуть в молоке. Ложка громко стучала по дну тарелки.

– Мышь, куда ты так торопишься? – спросила его Катя, ей не хотелось больше обсуждать этот рисунок: как и остальные рисунки о красной маске, он был не только неприятен, но и пугал. – На пожар опаздываешь? …

– Нет, – ответил он с набитым ртом и настолько раздувшимися щеками, что действительно стал похож если не на мышь, то на хомячка. – На новые серии Скуби-Ду.

– А здесь, на кухне, посмотреть нельзя? – она протянула руку к лежащему на подоконнике пульту.

– Неа… На кухне телик маленький…

Катя не помнила, когда и почему стала назвать его мышью, но полагала, что это было сокращение от «малыш».

У всех людей, которые долго живут вместе, с течением времени появляются свои личные идиомы и сокращения. Обычно мы на них не обижаемся, наоборот мы применяем их, когда надо разрядить обстановку или поднять настроение хмурым осенним вечером. Рождаются они из смешных или нелепых ситуаций, в которых мы принимаем участие или свидетелями которых становимся. Часто это просто фразы из комедий, реже – продукт собственного сочинения. Например, дедушка Кати, широколицый здоровяк, умерший от рака, когда она перешла в выпускной класс, намазывая на хлеб свое любимое абрикосовое варенье, любил громко цитировать стихи собственного сочинения.

Одно из них врезалось ей в память, и она до сих пор вспоминала его, когда доставала с верхней полки углового шкафчика в коридоре банку с консервированными абрикосами.

Возьми на ложечку варенье, почувствуй под ложечкой удовлетворенье…

Катя не произвольно улыбнулась этому воспоминанию. Но затем ее улыбка потускнела. Она вспомнила родителей. В последнее время она ловила себя на мысли, что лицо матери из детских воспоминаний стало тускнеть и расплываться. Скоро она может совсем забыть, как та выглядела. А отец? Она уже сейчас могла с трудом вспомнить его. Да и сами эти воспоминания все глубже опускались в тёмную воду времени, становясь все менее различимыми сквозь толщу лет.